Надо отдать должное, сказать, что тот мужчина попытался проявить благородство, если это слово вообще уместно во всей этой истории. Он написал Элизабет письмо. Она мне его показала. В нем были слова раскаяния. Это письмо запомнилось мне почти полностью:
"… простите меня, если сможете», – писал он. – «Если будет на то воля вашего отца, я готов на вас жениться. Но и вы обещаете мне, что тот человек, к кому вы пришли в столь поздний час на свидание, навсегда исчезнет из вашей жизни. Это мое условие".
Он понимал – если Лиз станет его женой, все мысли ее будут обо мне и был прав! В сердечных делах это опытный повеса знал толк.
"Я не могу вас простить», – это было в ее письме к нему. Она тоже дала мне его прочитать. Между мной и Лиз не было тайн. На его предложение загладить свою вину, женившись на ней, Элизабет ответила категоричным отказом. «Ни за что не стазу вашей женой. Лучше умереть. Если вы хотите хоть как-то искупить сделанное вами, исчезнете сами из моей жизни и поклянитесь, что эта тайна умрет вместе с вами".
Остальное, полагаю, не так интересно. Главное, вы уже знаете: Дик не мой сын и он дитя насилия, потому и стал таким. Полагаю,на этом можно закончить.
– Ваша исповедь важна. Но чудовищные плоды ошибок прошлого дали всходы, которые теперь пожинают другие. Самооправдание не поможет вам, – осторожно упрекнула старика незнакомка в странном одеянии.
Трейси-ст недовольно поджал губы. Уловка, чтобы завершить свой рассказ до того, как придется коснуться некоторых деталей его отцовства, не удалась.
– Хорошо, хорошо! Я продолжу. Чувствую, что у меня не будет другой возможности. В общем, нас вскоре обвенчали. Мои родители были удивлены и радовались, что наконец породнились с богатым семейством, а значит и у нас дела пойдут веселее. Первое время отец Лиз нас не жаловал своим вниманием, старался пореже встречаться с дочерью. Бедная Лиз, она страдала и от этого. Потом этот ребенок родился. Надо ли говорить, что радости мы никакой по этому поводу не испытывали. Я вообще старался не смотреть в его сторону, а Лиз… она больше плакала, когда его приносили ей. Дик вырос, не увидев ни разу улыбки своей матери.
–Я не знала вашей жены, – тихо сказала Мать Теней. -… она для меня человек из другого мира, но я понимаю ее, как никто. Улыбка – это свет ее души. Откуда ему было взяться, если при одном взгляд на ребенка она невольно вспоминала обо всем? Не вините ее в жестокосердии. Вините себя в том, что «вскармливали» его зрелищами, которые изуродовали его душу. Вы загубили в нем даже крохотные ростки светлого, сделав заложником своей собственной боли.
Старик выслушал это, сжавшись, будто его ударили плетью.
– Довольно, прошу вас. Я признаюсь еще в одном. Может быть это хоть немного пробудит в вас сострадание. Это глубоко личное… Я любил Лиз больше жизни. Она была моей женой. Но я так и не познал ее! Лиз не подпустила меня к себе, как я не пытался наладить нашу супружескую жизнь. Я мечтал, что у нас родятся дети и материнские заботы отвлекут ее. Но я ошибался. Мы сблизились с ней почти перед самой ее смертью, стали наконец общаться, она все время просила, чтобы я оставлял окна открытыми – она слушала печальные песни рабов.
Я проклинаю себя за то, что согласился привезти ее сюда. Нам казалось, что за океаном мы спрячемся от нашей беды. О, как мы ошибались… Ее отец помог нам с покупкой акций одной хлопковой компании. Лиз хотела устроить все иначе, но я не дал ей. К тому времени мой характер очень испортился. Я злился на себя и на Лиз и ничего не мог с собой поделать , только самому превращаться в монстра и развращать нашего сына, которого никогда не считал своим – он каждую секунду напоминал мне о том, что случилось.
