Судя по далеким крикам, ярмарочный городок уже отошел от ночных гуляний и постепенно возвращался к жизни. Свет Ирия поднялся над горизонтом и теперь бил в спину. Время шло к полудню, и с каждой минутой его отсутствие становилось все более явным. Наверняка Ратибор уже очнулся и, проблевавшись, стал рыскать по округе. Надо было спешить.
– Едут! – неожиданно звонкий голос прорезал тишину.
Часовой, совсем юнец, нырнул в бурьян. Остальные подтянули поближе копья, изогнули спины и напряглись, как кошки перед прыжком. Действительно, едва отзвенело эхо крика, на дороге показалась повозка. За ней, покачиваясь от тяжелого добра, еще одна и еще. Сонные извозчики клевали носом, тягловые лошади брели, почти не разбирая дороги. Рун встал во весь рост и натянул тетиву.
Внезапно послышалось грозное ржание коней. С другой стороны, мчась во весь опор, на дорогу выскочила целая рать. Извозчики, будто этого и ждали, решительно откинули одеяла, прикрывавшие товар от дождя. Вдруг обнаружилось, что вместо богатой добычи там притаились воины в кольчугах. Хмурые, злобные, молчаливые, они спрыгивали наземь и доставали щиты.
Конница приближалась. Уже были видны блестящие сабли, занесенные для удара.
Бандитское отребье, не видевшее всей картины в овраге у дороги, нерешительно замерло. Наверху происходило нечто непонятное, ужасное. Кровь стучала в ушах, Рун видел, как они нетерпеливо дергаются в ожидании боя.
Немного подумав, он надежно прицелился в одну из спин босяков и отпустил стрелу.
Рун дотронулся до обновленной повязки. На пальцах осталось красное.
– Ты совершил большой грех, – повторил Яролик строго. Насупленные брови, горящие истовой верой глаза. Старик, как всегда, досаждал. – Ты совершил грех. Ошибка. Слабость!
– Я это уже слышал, – огрызнулся Рун.
– И что? Разве ты сделал хоть что-то, чтобы искупить вину перед богами? Ты слабак и трус. Только и умеешь что ныть. Баба!
Воесил выглядел уставшим. Он сидел на отвалившемся колесе, весь в дорожной пыли, угрюмо поглядывая на последствия. Взрытая земля, бурые пятна спекшейся крови, обломанные доски, тела… Мучительнее всего было слышать тревожное ржание обессиленной умирающей лошади, брошенной посреди дороги. Лишь Ратибор сохранял спокойствие, с молчаливого одобрения Воесила хозяйственно обирая поле брани. Полезное барахло, лишившееся хозяев, он складировал у обглоданного какой-то странной белкой дерева, и там уже скопилась целая гора.
А ведь у них почти получилось. Нужно было просто дождаться рассвета, обменять добычу на удобное серебро, которого хватило бы с достатком до самой зимы, и отправиться в путь. Почти, если бы не самовольство и наглость единственного человека. И теперь им всем вместе предстоит платить за его глупость.
Между тем остальные продолжали лаять:
– Грех! При белом свете! Убиенные не преданы огню! Как лихой душегуб, за монеты, ни за что, на дороге!
– И что? – защищался Млад. Он надрывался за спиной Руна так, будто на кону была его собственная жизнь. – И что? Где они, твои боги? Тут даже Ирий не видно, в низине! Так что ничего им не ведомо!
– Ах ты, мелкий вшивый…
– И что? А? И что?
– Хватит, – наконец негромко сказал Воесил.
Спор мгновенно прекратился. Он с трудом поднялся на ноги, отряхнул пыль с колен. Рун, кажется, тоже попытался встать и, цепляясь за верного Млада, смог приподняться. Его повязка на ноге уже стала мокрой насквозь и сползла. В пути такой будет большим бременем.
