– Новик?
Тут меня осенило: ну конечно, Новик!
– Слушайте, – я старался говорить спокойно, но ничего не получалось: меня трясло от страха, – я – разведчик КФИМа. Я воевал. Да, я родился на низшей планете. Вы думаете, мне делать больше нечего, как людей убивать? Только получив паспорт и попав на Фрейм? Да я ради этого паспорта столько по Низшим прошагал!
– Хм… хорошо. Как вы тогда объясните поведение Надьи Прим?
– А я знаю? Меня подставить захотела. Ну, нашла дурачка, который впервые на фрейме, и всё!
– Ладно. Следствие ещё идёт, так что вы будете сидеть в изоляторе до суда. Уведите!
Последняя фраза адресовалась конвоирам, тут же выполнившим приказ. Во Всеслире если и велось следствие, что бывало крайне редко, то длилось оно месяц или два, а потому сидеть я приготовился долго. Делать было откровенно нечего, и я попросил что-нибудь почитать. Мне дали тоненькую книжку «Социализация на Фреймах». Собственно, благодаря ей я и узнал многие вещи. Например, ножик, которым Надья разделывала мясо на кухне, назывался «резак плазменный бытовой». Также там было и про «имплантаты», а именно следующее: «Не бойтесь, если зрачки собеседника приняли необычную форму или их вообще не видно! Это имплантаты…»
Тут я подумал о Надье. Чёрт, как же плохо вышло. И она хорошая девушка, и я кретин! Ушёл бы спокойно и… Эх! Разозлившись, я ударил кулаком стену, разбил руку в кровь, но ничего не почувствовал. Зато я чувствовал обиду на всё: на тех, кто лишил меня дома, на Йелима, на Надью, но больше всего – на себя. Холод отчаяния, тихонько подкрадывавшийся всё это время, теперь не таился и открыто пожирал меня изнутри; голова раскалывалась от боли… Я уже готов был сдаться, лишь бы это прошло, но в один момент меня озарило: они – все они, и Йелим, и Надья, и весь этот проклятый КФИМ – одно целое. Нельзя выделять кого-то одного, чтобы малая часть заставила пожалеть остальное. Я – один против всех. И плевать на Надью – пусть её сажают. Я буду биться до конца.
Полегчало. Я лёг на койку, повернулся к стене и заплакал без слёз, а потом заснул. Снова снился бред: все эти новые вещи – резак, конденсаторы, автомобили… Надья, которая кричала и проклинала меня, мама, сестра, мелкие. Во сне я тоже плакал, но, слава богу, меня разбудили.
– Поднимайтесь. Сегодня суд.
– Уже? – удивился я.
– Давайте скорее…
Охранник оставил завтрак и вышел. В тарелке оказалась каша бурого цвета. Вкуса у неё не было, а потому я постарался съесть её как можно быстрее. О вчерашнем думать не хотелось, но нехорошие мысли сами лезли в голову.
Через несколько часов охрана провела меня в зал суда. Он располагался в этом же здании и походил на большой амбар со стенами, отделанными под дерево. Это меня в такой ситуации даже несколько умилило: сами живут в железных коробках, а здесь…
Меня усадили на скамью в прозрачном кубе рядом с Надьей, которая даже не взглянула на меня. Я потрогал грань: та была гладкая, но будто «кусалась». Кто-то снаружи усмехнулся. Помещение было практически пустым: кроме судьи, охраны и нас с Надьей – всего человек восемь, один из которых оказался побитым мною пройдохой. Он всё время зло смотрел то на меня, то на Надью. Первым заговорил судья, который рассказал о произошедшем, затем встал другой человек. Он тоже упомянул многое, чего я не понимал.
Я прикрыл глаза. В любом случае от меня мало что зависело. Надья же сидела ни жива ни мертва и лишь всхлипывала. Мне опять стало грустно, но вновь пришла на помощь вчерашняя мысль: пусть это жестоко, но всё же она живёт за счёт моей планеты.
