Матвей возмутился:
– А зачем тогда вы даете уроки просветления, если не верите в него?
– Дело еще сложнее. Народ всегда остается зомбированным кем-то. Не властью, не системами, даже не пропагандистами в медиа. Дело в нем самом, окопавшемся в Домострое, не желающем ни смерти, ни опасных изменений, ни перемен. Он зомбирован кем-то гораздо более могущественным. Это заложенный природой сокрытый механизм заставляет метить мочой свои территории, скалиться в защите, и рвать зубами питательных себе подобных, ради выживания. Его жаждущее чрево продолжает хищнически захватывать лучшие поляны и лучшие технологии для ублажения тела. Насытившись в своем лежбище, он не умеет и не желает выйти из темных сводов своей пещеры.
– Так все живут! – возмутился Матвей – Не вам со своим уставом…
– Хорошо бы жить лучше, – сказал немногословный Петр. – Да не все ладно делается.
Он как будто несокрушимо слит с народной верой в страну. И хочет понять, что сейчас происходит.
– Муравьи не понимают своего положения, – продолжал зомбировать нас Магистр. – Но вы, люди, обладаете разумом, как и мы, а существуете, как муравьи! Меня это поражает.
– А что делать? – вскричал Марк. – Есть один выход избавить людей от патернализма. Мы предлагаем развивать местное самоуправление.
Матвей вмешался:
– А если в самоуправлении будут жульничать? И выбранные начальники сделают все, чтобы остаться «на кормлении».
Магистр остановил нас жестом.
– Людям уютно жить в привычной обстановке. Безумный Сальвадор Дали говорил, что Традиция непобедима, – как вода истории, взметенная революциями, снова успокаивается. Стоячим водам Традиции не надо куда-то течь, ибо она справляется и без этого, отражая вечность. Конвульсии революций нужны лишь затем, чтобы дать новую жизнь Традиции. Революции, попирающие Традиции, сами становятся традицией, ее зияющей пустотой. Несокрушимые и стойкие вещи, – провозгласил Дали, – знаки вечности. Власть зримого и осязаемого – чтó перед ней эфемерная суетность идеологии? Все преходяще, а вот этот комочек пыли – вечен в космосе. Вне истории, сильнее ее.
Ну, да, это так. Нас не колыхало.
– Но вы же хотите борьбы и побед, правда, лежа после работы на диване перед экраном в щекотке наслаждения от собственной безопасности. Потому что подозреваете – в борьбе подлинная жизнь, не болото, там осознаешь смыслы. Правда, это внешняя борьба, как в "любимых народных" телесериалах. Не сознаете, что главное – настоящая титаническая борьба – с самим собой. Моя задача – поднять вас с диванов, но не за тем, чтобы включиться во всеобщий мордобой, а чтобы попытались понять, откуда душевная лень, и как ее лечить? Разбудить эмпатию, понимание других, как понимаешь себя.
– Это еще зачем? – оборвал Матвей. – Люди и так обладают этой… эмпатией, делают добро и без того. Мы исходим из защиты граждан, отечества. Зачем огород городить?
У самого Матвея не было желания подать кому-то копейку, обычно оборванцам на улице, он успокаивал совесть: все они – лентяи, не желают работать.
Магистр отозвался:
– Нет отдельно идеальных людей, делающих добро, и злодеев.
– Как это? – спросил Матвей. – Нет злых людей?
– Да, есть люди, попадающие в разные обстоятельства, вынужденные делать выбор.
Магистр решительно пояснил:
– Добро и зло – понятия относительные. Деление на борцов за добро с кулаками и на космических злодеев – это искусственная сублимация отдельно добра и зла, чего на самом деле нет. Дело не во врожденном добре одного и порочных наклонностях другого. Преступник ничем не отличается от нормального (не беру закоренелых бандитов), просто попадает в ненормальные условия. И выбирает что-то спасительное или выгодное для себя. В жесткой системе легко стать преступником. Выйди из строя – и под суд.
