– Служу трудовому народу!
– Теперь слушай боевую задачу. На втором участке, разведка донесла, немцы скапливают силы, готовят прорыв. Твоя задача прикрыть берег огнём насколько сможешь, придут ещё два катера. Фашисты будут давить с воздуха, так что будет тяжело. Выдвигайтесь немедленно.
– Понял. Разрешите выполнять!
– Действуй, Егоров!
Капитан бросил гарнитуру на рацию и побежал в каюту свериться с картами. На пути Егорова вырос моторист:
– Товарищ капитан, всё обыскал, не могу найти мальца.
– Потом, – отмахнулся Егоров. – Вахтенный! Полная боевая готовность. Квадрат два, вперёд самый полный!
Катер загудел топотом бегущих ног, эхом повторяемых команд, взревевшими двигателями и лязгающим оружием. Разворачивающийся корабль ощетинился, оскалился в стальной усмешке, готовый к бою с ненавистным врагом. Оставляя за собой бурлящий, быстро исчезающий след, катер понёсся к противоположному берегу, туда, где грязно-серая масса немцев рвалась затопить истерзанные позиции защитников города.
Вбежав в каюту, Егоров склонился над картой, быстро определяя ориентиры и направления, он уже взял карандаш, чтобы сделать отметку, как вдруг краем глаза заметил движение. Вскинувшись, капитан с изумлением увидел, что в углу каюты, сжавшись в комочек сидит Сёма.
– Вот ты где!
Радостно закричав, Егоров подхватил мальчика и крепко обнял.
– Живой! Мы то уже думали, что тебя смыло за борт или зацепило осколками. Что же ты не откликался? Ладно. Ты сиди здесь, и всё будет хорошо. Сейчас бой будет. Никуда не суйся! Понял?
Мальчик закивал головой.
– Только не умирайте, дядя Глеб!
Капитан улыбнулся и поцеловал мальчика в лоб.
– Не умру.
Плотно закрыв дверь каюты, Егоров побежал на мостик. Катер вступал в бой.
Ветер нежно поглаживал пушистую траву аэродрома, пригибал по-осеннему желтеющие травинки и медленно отпускал, чтобы они снова распрямились. Огромная рука так и ходила вперёд-назад по большому, уставленному самолётами полю. Солнце катилось к закату, окрашивая багровым засыпающую бесконечность южной степи.
Прямо за взлётной полосой чернела короткая полоска леса, а если долго вглядываться в восточный горизонт, можно было заметить чёрные столбы. Там на безопасном расстоянии шла война. Горел город, сотнями умирали люди, каждое мгновение взрывались и рушились дома, но даже если знать об этом, сложно себе представить, что весь этот кошмар имеет хоть какое-нибудь значение для уставших лётчиков, выбравшихся отдохнуть в предзакатной прохладе.
Магнус фон Ульрих лежал на траве аэродрома, приподнявшись на локтях и задумчиво жевал только что сорванную травинку. Сок травинки был сладковато-горький, и очень нравился немецкому лётчику. Этот вкус возвращал его домой, к семье, к большому фамильному дому, к детским воспоминаниям, к родным просторам. О, Саргемин, милый сердцу уголок, речные каналы, поросшие раскидистыми деревьями берега спокойных вод, велосипедные прогулки с кузинами, белые платья, воздушные шляпки и полные снеди плетёные корзинки. Боже, как это далеко, как это было прекрасно.
Зажмурившись, Магнус стал вглядываться в багровый диск исчезающей за горизонтом звезды и пропустил момент, когда рядом на траву опустился Хафнер, командир второй эскадрильи. Хафнер держал в руках дымящуюся чашку кофе и был в весьма благодушном расположении.
– Как ваше настроение, оберлейтенант? – обратился он к Магнусу.
