Путь скорби (Via Dolorosa) - страница 21

Лётчик неопределённо пожал плечами, продолжая рассматривать пылающий диск. Капитан подул на горячий напиток, осторожно попытался отпить, но, передумав, снова обратился к Магнусу:

– Вы же с начала компании в России?

– Да.

Хафнер немного помолчал.

– Вы зря высказали Шперрле о нашем вчерашнем деле. Он прекрасный лётчик и настоящий патриот, к тому же, его связи в министерстве могут сыграть с вами злую шутку. Вы же должны понимать, что мы здесь не играем в благородных рыцарей. Война – это наша с вами работа, и мы должны выполнить её как можно лучше и как можно быстрее. Мы и так изрядно задержались в этой глуши.

Решив, что кофе уже достаточно остыл, капитан сделал большой глоток и, поморщившись, продолжил:

– Я сражался с русскими в Испании и могу сказать, что это очень упрямый и очень идейный враг. Уговорить их, как французов, не получится. Да, они безусловно проиграют, но сколько крови нам успеют попортить. Здесь я не могу не согласиться с нашим голосом нации, все, кто сопротивляются нам, не должны существовать, тем более здесь в диких, нецивилизованных краях.

Оберлейтенант выплюнул травинку и сел, обхватив руками колени.

– Капитан, ни вы, ни я не устраивали охоту за женщинами и детьми, когда русские волокли свои баржи подальше от нас. Что-то мне не кажется, такое поведение очень цивилизованным и оправданным с точки зрения боя.

– Согласен с вами, но, повторюсь, это война, и здесь нужна именно такая война. Будь у них возможность поступить подобным образом, они поступили бы намного более жестоко. Это не люди, Магнус, все люди здесь, по эту сторону, вы глубоко заблуждаетесь, считая их равными, и пусть вас не обманывает их вид. Мужчины, женщины, дети, старики – здесь они не люди, вы должны это усвоить.

Хафнер положил свободную руку на плечо Ульриха.

– Дорогой мой, Магнус, я друг вашего отца, и вы мне как сын, которого у меня никогда не было. Я гораздо дольше вас на войне и могу сказать со знанием дела. Никогда не пытайтесь примерить совесть и мораль на войне. Чтобы вы ни делали, как бы ни старались остаться на войне человеком – вы проиграете. Эту прививку каждый получает по-своему, но получает каждый. Поймите, только одно сейчас имеет значение. Нам нужно быстрее закончить здесь и вернуться домой. Жалеть врагов – это роскошь, которую мы не можем себе позволить.

Повернувшись к капитану, Магнус откинулся назад и опёрся спиной о бочку с водой. Долго всматривался в траву возле себя, потом сорвал очередную травинку и сунул её в рот. Сжал зубами, снова почувствовал сладко-горький сок, но на этот раз воспоминания и пасторальные картинки не пожелали возникнуть из глубин памяти. Напротив, снова вспомнился вчерашний вылет, расстрел кораблей и барж, а также возмутительное пренебрежение Шперрле основной задачей.

– Вы правы, капитан, – солнце почти исчезло за горизонтом, и Магнус перестал щуриться, —я здесь второй год, и война по-прежнему кажется мне безумием. В моих юношеских мечтах всё выглядело по-другому. Столь любимые мною самолёты в бескрайнем голубом небе, благородные враги и мы – лучшие в этом мире пилоты великой страны, великой Германии, перед которыми трепещут и которых боятся. Рыцарские бои в небе и поверженные противники преклоняют пред нами колени.

Выплеснув подальше остатки кофе, капитан поставил кружку прямо на траву и сказал:

– Достойные мечты молодого человека из благородной семьи. Признаться, меня когда-то одолевали те же иллюзии. Небо само по себе слишком благородно и слишком возвышенно, чтобы думать иначе. До того самого момента, пока сам не увидишь кровь, искорёженные обломки самолёта и трупы своих друзей. Тогда признаёшься себе, что небо безжалостно и враждебно. Для кого как, но мне тогда совершенно перестала нравиться моя профессия. Я заставлял себя залезать в кабину самолёта, боролся с ужасом, охватывающим меня, когда двигатель ревел и нёс меня по взлётной полосе. Но когда я оказывался в небе, всё проходило, я снова становился влюблённым в небо пилотом.