У безотчетной тревоги, одолевавшей меня все утро, тревоги, которую я не мог объяснить и от которой не мог избавиться, было имя. Звали ее Валентина Борисовна.
Валентина Борисовна, не так чтобы молодая, рыжеволосая дама, была воспитателем нашего отряда, жила в нашей комнате и, помимо прочих недостатков, обладала почти сверхъестественной способностью лезть не в свои дела. К сожалению, ей везло. А везучие люди – это что-то вроде стихии; их нельзя победить. Я боялся Валентины Борисовны.
К началу лагерной смены Валентина Борисовна опоздала. Она приехала на следующий день утром и, как рассказывали потом очевидцы, пошептавшись о чем-то с директором, минуя столовую и камеру хранения, прямиком направилась к нам. Так совпало, что в это самое время по лагерю поползли слухи о ночных беспорядках, устроенных якобы нашим отрядом. Завистники прямо указывали на нашу комнату. На самом деле никаких беспорядков не было. А был вечер дружбы и заглянувший в окно мужчина в белой майке, с претензиями: шум, видите ли, мешал спать его отряду. Из темноты в него полетел тапок. Тапок не долетел, но наутро все участники неудавшейся вечеринки, коротко обсудив ситуацию, сошлись на том, что шутка с тапком скоро аукнется. Именно в эту минуту, как в плохом водевиле, дверь нашей комнаты распахнулась. Оставив чемоданы на пороге, Валентина Борисовна неспешно прошла вдоль ряда неубранных кроватей и остановилась у злополучного окна, с вечера наглухо закрытого. Шпингалеты щелкнули, как ружейные затворы, окно распахнулось, и в комнату ворвался веселый шум летнего утра.
– Ах, какая красота! – проговорила Валентина Борисовна, с плавной неторопливостью сметая с подоконника пожелтевшую хвою. – Ну как можно спать, когда вокруг столько прелести?
В ее голосе звучал мягкий упрек. Это было неспроста. Она явно что-то задумала. Обменявшись хмурыми взглядами, мы приготовились к худшему.
– Это ведь розы, правда? Я обожаю розы. Аромат яблок и зеленого чая. Его ни с чем не спутаешь. А вон там, видите, это пионы. Жаль, бедняжки совсем осыпались.
Тут она оглянулась, как бы желая что-то проверить. Как по команде мы угрюмо, не в лад закивали.
– В древнем Китае за них давали три килограмма золота. Не за цветок, конечно, за куст.
Валентина Борисовна, как оказалось, любила поговорить. Наше молчание ее не смущало. И опять же так совпало, что моя кровать стояла у окна; а я стоял рядом с кроватью, и всякий раз, когда Валентина Борисовна обращалась к присутствующим, ее глаза впивались в меня. Я совсем издергался. Вчерашняя вечеринка действительно была моей идеей, но она этого знать не могла.
– Какие нежные снежные лилии. – Она все никак не могла успокоиться. – А это? Неужели табак? Я так люблю этот запах, в духах особенно, чуть медовый, и напоминает…
Тут она задумалась, подыскивая подходящее слово.
– Мочалку? – вежливо подсказал я. – Мочалка – это такое банное растение. Для нежной и чувствительной кожи.
Мне трудно бывает объяснить, даже себе самому, зачем я говорю или делаю иные вещи. Просто иногда что-то во мне щелкает, и, как автомат газированной воды, я выплескиваю в мир порцию теплого юмора или грубости – смотря по обстоятельствам.
Наступила долгая пауза, и всем стало ясно, что праздник флоры закончился. Однако когда Валентина Борисовна снова заговорила, ее голос звучал с прежней приятной сладостью:
– Удивительно, как кстати этот мальчик – не знаю имени – упомянул мочалку. Тебя как зовут, детка? – обратилась она ко мне.
