Слово «детка» я ненавижу. Слишком часто в очередях за хлебом, на почте и в переполненном трамвае женщины обращаются ко мне именно так. Я не расту, и это одна из главных трагедий моей жизни.
– Иван, – коротко ответил я.
– Иван… – задумчиво повторила Валентина Борисовна. – Да-да, что-то такое мне рассказывали.
Что именно, так и осталось тайной. Жаль, мне бы хотелось послушать. Но Валентина Борисовна уже отвернулась. Теперь, заметно морщась, она разглядывала комнату.
– С этим гусарским уютом нужно срочно что-то делать. Посмотрите, что здесь творится.
Затем в три шага она преодолела расстояние от окна до моей кровати, потеснила меня к стене и, по-хозяйски завладев моим одеялом, объявила:
– С этого дня каждое утро мы будем начинать с уборки.
Ага. Маски были сброшены. Взрослые всегда так. Сначала они хотят купить тебя добротой. Потом, решив, что по-хорошему ты не понимаешь, начинают учить уму-разуму.
– Сначала берем одеяло, – объясняла между тем Валентина Борисовна, – и складываем его вот так. Потом из простыни делаем широкую ленту… Вот так и вот так. Кладем ленту поверх одеяла… чуть наискосок…
Вообще-то, постель в нашем лагере по раз и навсегда установленному правилу заправляли «конвертиком». Но я твердо решил молчать.
– …Подворачиваем концы. Выравниваем края… Только не бросайтесь повторять, пока смотрите и старайтесь запомнить.
Этот призыв был в принципе совершенно лишним. Десять пар внимательных глаз пристально следили за каждым ее движением. Отметив этот интерес, Валентина Борисовна, возможно, вообразила себя выдающимся педагогом. Объяснение, разумеется, было совсем в другом. Бретелька сарафана сползла с ее плеча, и присутствующие тихо любовались ажурным бюстгальтером, белевшим в вырезе ее платья.
Наконец Валентина Борисовна выпрямилась и, чуть запыхавшись, объявила:
– Все, теперь ваша очередь. Сейчас я ненадолго отлучусь по делам, а ближе к обеду вернусь и проверю.
Потом она ушла, прихватив чемоданы, оставив в воздухе аромат чего-то сладкого (уж не чайной ли розы?) и несколько шпилек на полу. Как только закрылась дверь, я буквально вскипел от возмущения:
– Ближе к обеду? Она что, спятила? А море?
Мои приятели переглянулись. Очарованные последней мизансценой, они вообще не поняли, что их наказали. На мое плечо опустилась тяжелая рука хулигана Земы.
– Ваня, ты, это, не обижай ее. Трещит как соловей, но какая женщина! – Он мечтательно закатил глаза и, подражая Валентине Борисовне, тонким голосом пропищал: «Прелесть, правда?»
Я обвел глазами комнату и понял, что союзников у меня нет. Это было что-то новенькое. Люди, как я много раз замечал, ко мне тянутся, так что обычно командую я. Вначале скорее по инерции мне захотелось немного раскачать ситуацию. Но, чуточку подумав, я решил, что это плохая идея. Во-первых, глупо идти против всех, а во-вторых, я чувствовал, что в одно и то же время воевать с одной женщиной и пытаться очаровать другую – задача сложная, а то и вовсе не выполнимая. Скрепившись, я выбросил белый флаг, но Валентину Борисовну не забыл. Больше всего мне нравилось думать, что бретелька сползла не случайно, что это был грязный трюк в борьбе за власть. Валентина Борисовна тоже меня не забыла и придиралась по всякому поводу. Доведись нам сейчас встретиться, она бы непременно поинтересовалась, куда я иду и зачем мне понадобилось казенное одеяло.
Когда я подошел к столовой, завтрак уже закончился и аллея стремительно наполнялась людьми. До душевых кабинок, где накануне я спрятал ведро, оставалось шагов сорок. Но прежде чем выйти на аллею, я хотел убедиться, что Валентина Борисовна убралась восвояси. Спустя минуту она появилась на крыльце в сопровождении двух кавалеров – музрука и физрука. Эта женщина, похоже, очаровала всех. Как только троица скрылась из виду, я выбрался из кустов и, подобрав по дороге ведро, отправился в гараж.
