Путешествие, которое мы называем жизнью - страница 3

Наша история вплетена в мировую историю, а мировая история обёрнута вокруг нашей личной истории. Нравственная и духовная её плоть представляет собой постепенное раскрытие множества вопросов, некоторые из них задаются с полным осознанием, а другие остаются бессознательными. Чем более осознанно мы интересуемся своей жизнью, тем более способны её осмыслить.

В детстве нам обязательно приходилось вслух или про себя спрашивать: «Чего хотят от меня мои родители? Чего хочет от меня мир? Как мне лучше всего выжить, удовлетворить свои потребности?» Вопросы, вокруг которых строится наша жизнь, либо расширяют её, либо сужают. Если во второй половине жизни мы задаёмся вопросом, как стать финансово независимыми, как найти человека, который будет заботиться о нас, как нравиться людям, тогда наша жизнь будет сжиматься в комок, потому что, как бы естественны и понятны ни были эти заботы, они слишком малы для программы души. Как сказал Юнг, мы ходим в «слишком тесных ботинках»[4].

В слишком тесных ботинках мы проживаем слишком тесные жизни. Если в детстве родители ставили перед нами задачу понравиться соседям, то, скорее всего, мы вынужденно учились быть жонглёрами, фокусниками, бриколе́рами, – в общем, теми, кто изворачивается, юлит и паясничает, чтобы заслужить одобрение. Вырастая, мы должны преодолеть детскую зависимость, но как подобная поведенческая программа способна помочь нам это сделать? Если бы родительский запрос звучал иначе, например: «Как добиться ощущения безопасности?», то, скорее всего, наша нынешняя жизнь основывалась бы на страхе, а многочисленные усилия по обретению искомого лишь отдаляли бы нас от него. Допустим, родители бы задали вопрос по-другому: «Как нам избежать Божьего гнева?» Однако именно это мы и делаем, когда не становимся самими собой и не позволяем замыслу Бога относительно нашей жизни воплотиться в реальность.

Вопрос, невысказанный вслух, но оттого не менее явный, не только определяет жизнь родительской семьи, но и становится нашим путём к интериоризации и ассимиляции. Наряду с генетической составляющей – разумеется, также полученной от родителей, он единственный оказывает наиболее формирующее влияние на нашу личную психологию.

Вероятнее всего, наше детство наполняли и другие вопросы, более полезные, но озвучивать их вслух считалось непозволительной роскошью, редко находившей одобрение у взрослых. Помню, как, будучи ребёнком, спрашивал: «Что всё это значит?» Я представлял себе, что затянутый облаками свод неба над головой образует своеобразную клетку и эта клетка – часть мозга великого мыслителя. Таким образом и я, и весь мир являлись лишь мыслями этого невидимого великана, воплощающего своего рода космический разум. Также мне приходило в голову, и это вызывало экзистенциальный frisson, или трепет, что у этого мыслителя может появиться другая мысль, другая прихоть – и мы все исчезнем.

Странно, что я боялся рассказать о своей фантазии кому-либо ещё, опасаясь насмешек. Но меня не пугала эта картина, скорее наоборот – завораживала. Несмотря на то что эта фантазия придавала миру некую зыбкость, она если не отвечала на мои самые сокровенные вопросы, то, во всяком случае, обращалась к ним. «Откуда эта мысль, это сновидение, эта жизнь?» Метафора космического мыслителя позволяла, требовала, чтобы я раз за разом углублялся в вопрос, и обещала раскрыть ещё больше тайн, чем виделось в начале. Подобные вопросы – это жизнь в её самом интересном проявлении. Детям удаётся задавать их спонтанно и получать такие фантастические образы, но, взрослея, они учатся откладывать их в сторону, и со временем мир теряет свой блеск и превращается в серую обыденность.