Однако юноша не остался равнодушным. Он тоже глянул на гостя и сказал:
– Завидую Иоанну. Там, в придунайских княжествах у него будет возможность неоднократно наносить удары по самоуправству, которое здесь утвердилось официально…
Старый граф еще раз заявил о своей позиции:
– Иоанн, сынок, Молдавия – это театральная ложа, из которой уже без лорнета можно смотреть трагедию нашей родины…
Иоанн посмотрел на свои длинные тонкие пальцы с изящными ногтями.
– И трагедии этой суждено разразиться… – ответил он тихо, придавая своим словам особое значение. – Думаю, что Наполеон, кроме тех ролей, которые замечают за ним другие, играет и еще одну, особенно характерную для нас: он стоит на авансцене и восклицает толпе зрителей: «Incipit tragoedia».
Он слегка наморщил лоб, устремил мечтательный взгляд в пустоту окна и добавил:
– Злые языки утверждают, что Корсиканец решил попробовать нашей сладостной осени…
Граф, встрепенувшись на своем диване, поднялся:
– Что еще за дерзость? Если попробует, то найдет себе могилу на российских просторах…
Александр стал у окна, рядом с Иоанном.
По мере приближения ночи благоуханное дыхание сада становилось все обворожительнее. Искупавшиеся в осеннем дожде растения словно переживали запоздалую молодость. Старый граф ступал по тонкому персидскому ковру с изображением победителя при Гавгамелах, опустив голову. Наконец, он подошел к столику, выпил одним духом остатки чая, и попробовал было сменить тему разговора:
– Чичагов, любезный Иоанн, несколько эгоистичен, как и все военные. Однако, если ему предоставить инициативу, он может снести все. Думаю, вместе вы совершите на Дунае замечательные дела.
Он подошел к окну, положил руку на плечо Иоанну и сказал с легкой иронией:
– Знаешь, в наших кругах, – хотя, к сожалению, я не принадлежу уже ни к какому кругу, – есть субъекты, которым нравится казаться простыми. Казаться, хотя это не более чем завеса. Так вот, у Чичагова есть такая завеса…
– А Наполеон, батюшка? – вызывающе спросил Александр.
– А я о чем?! Но он вовсе не прислушивается к голосу благоразумия.
– Возможно, потому, что он уже поднялся выше его, господин граф… – заметил Иоанн, искоса взглянув на него.
Однако у старого Стурдзы не было желания продолжать разговор. Он тщательно придерживался распорядка дня и не желал отказываться от своих привычек даже ради самого значительного гостя. Он ласково тронул Иоанна за плечо и взял за руки, словно желая этим прикосновением удержать в памяти его присутствие здесь.
– Жаль, но приходится попрощаться с тобой, – сказал старый граф. – Смотри, – он, шутя, погрозил пальцем, – от Александра я буду знать со всеми подробностями обо всех твоих поступках. Слышишь? Со всеми подробностями…
Они остались вдвоем, угрюмо стоя у окна. Какой-то неясный звук раздался в воздухе, – должно быть, пролетела птица. Постепенно вместе с темнотой зал наполнился тем многосоставным благоуханием, которое источают микрокосмы сада: ромашки, издавали пьянящий запах, розы, георгины пытались высвободиться из под власти дождевой воды, ожидая свежего ветерка, о котором должны были возвестить верхние листья плюща, но те все еще пребывали в неподвижности…
В полумраке Александру было легче смотреть на Иоанна.
– Сегодня я заметил наступление осени и почувствовал ее…
– Правда? – ответил тот непроизвольно, сунув руку в карман.
– И все же, – с некоторой горечью сказал Стурдза, – я начинаю верить, что Корсиканец отведает нашей осени. Особенно если узнает, что на Кавказе климат еще мягче, и что по ущельям близ Казбека можно прогуливаться в одной тонкой рубашке…
