Большая полная луна, взошедшая этой ночью на небосклон туманной млечно струящейся лунной дорожкой, осветила им путь, и в этом блёклом лунном свете ещё больше на их лицах была видна глубокая печаль и тяжёлая усталость. Монахам сильно хотелось спать, но одновременно так же сильно хотелось подальше отойти от этого миллионы раз проклятого людьми пристанища сатаны – чёртова города Митула, который теперь, с запертыми вратами и незримой печатью, которую наложил Оракул-Саду, оставался позади страшным сном. Они шли молча, каждый погружен был в свои думы, а Ананда, потрясенный произошедшим, никак не мог собраться с мыслями.
Ананда никак не мог найти объяснения случившемуся, да и не было никакого объяснения, способного оправдать открывшуюся ему правду об ужасной гибели его матери Деви. Картины последних часов ее жизни мелькали перед его внутренним взором, навсегда впечатываясь в его память. Крики матери и ее мольбы о помощи не прекращали слышать его уши. Ее боль пульсировала во всем его существе. Молодой человек так эмоционально погрузился в сопереживание последних часов своей матери, что теперь не мог никак вырваться из этих воспоминаний. Постоянно что-то ему чувствовалось, мерещилось. Пульсировало, стучало в голове, что он, Ананда, должен что-то сделать. Должен! Он для этого пришёл в этот мир. Он должен повлиять на судьбы людей, на судьбы детей, так же как и он, рано осиротевших и с самых первых дней жизни приложенных не к груди матери, а выращенных кормилицей.
Мысли кружились над ним стаями, такими же крылатыми, чёрными, как птицы смерти. Эти стервятники клевали его сердце и разрывали душу своими острыми когтями, и от нестерпимой боли молчаливые слёзы скорби катились по щекам Ананды.
– Да, я сирота, – сам себе мысленно сказал Ананда. – Есть, конечно, у меня ещё один отец, но знает ли он сам об этом? Ведь за всё время совместного пребывания в монастыре Мандыр-Сиддхи Оракул-Саду так ни разу и не обратился ко мне, как к сыну. Ни разу не поинтересовался моими чувствами, мыслями, ощущениями… Не порадовался он и моим успехам, не узнал о разочарованиях. Ему не интересно, какая дикая боль терзает сердце его сына…
В этих думах Ананда, возглавляющий отряд монахов и следующий впереди этой колонны, оглянулся назад, чтобы бегло посмотреть на своего отца, на Оракула-Саду. Беглого взгляда не получилось, так как замыкающий отряд Оракул-Саду остановился, и их глаза впервые за много лет встретились, крепко сцепившись взглядами. Впервые за десять лет отец и сын, знающие о существовании друг друга, посмотрели друг другу в глаза. Монахи так же остановились и, глядя на них, ждали, и не мешали им, не нарушали этой тишины, понимая, что идёт некая телепатическая беседа. С минуту отец и сын смотрели друг на друга молча, а потом Ананда развернулся и продолжил путь, погружённый в свои далеко не весёлые думы.
