Мать с дедом обычно при упоминании о старой карге запевавшие дуэтом Змеев Горынычей, сначала закочевряжились, но под натиском настоятельных просьб Геннадия, сопровождаемых недвусмысленными угрозами приводить домой сомнительных волосатых товарищей, пошли ему навстречу.
Генка неспроста рвался прочь из Москвы. Ему так хотелось забыть о месяце, бесславно проведённом в подмосковном Клину. Точнее – в военном посёлке на окраине города.
Место отдыха особо выбирать не приходилось, а в институт он документы решил не подавать: потянуло в армию за мужским характером.
Итак, на следующий день после сдачи последнего экзамена дед выдал любимому внуку два червонца, и вскоре Толстиков с огромным чемоданом, впервые без сопровождения взрослых, отправился на родину великого русского композитора Чайковского.
Самой ценной поклажей, которую Генка упаковал в чемодан, была форма футбольного вратаря, включая бутсы и перчатки. Яшина из него, к сожалению, не получилось, но любовь к популярному виду спорта осталась. Он помнил, что футбольное поле там имелось, и пацаны резались порой не на шутку.
Два душных часа в электричке скрасила «Королева Марго». Она же и спасла от нападок вредных старушек, упустивших при посадке сидячие места и проклинавших молодое поколение последними словами.
Левобережная, Химки, Сходня, Крюково…
Ла Моль, Кокконас, Генрих Наваррский, Герцог де Гиз…
Фирсановка… Кажись, приехали…
Первое, что сделал Геннадий после того, как катапультировался из электрички – узнал точные координаты ближайшего вино-водочного погребка. Домик-самобранка располагался невдалеке – метрах в пятидесяти от станции, но, если бы ему не подсказал местный ханыга, вряд ли бы он показал уровень Шерлока Холмса. Москва и Клин – два параллельных, непересекающихся мира. Такую ветхую постройку на окраине столицы определили бы разве что под сарай, в центре – снесли бы наверняка.
Зато витрина не уступала ни одному уважающему себя районному универсаму – ни Бирюлёвским, ни Чертановским, ни Медведковским, ни… Чего там только не стояло: и коньяки разнозвёздочные, и водки разноимённые, и портвейны, и сухие вина… У Толстикова по неопытности глаза разбежались. Один из червонцев он решил оставить про запас, на второй же замыслил отовариться не хуже ветерана Великой Отечественной войны. Когда ошалевшие было глаза успокоились, его выбор пал на скромное и дешёвое плодово-ягодное. Целых девять «бомб» получилось… Естественно, сам он покупать не осмелился – восемнадцать ещё не стукнуло. Мужик из очереди выручил, пожалел…
Чемодан изрядно потяжелел, но в рейсовый автобус Толстиков, юноша среднего телосложения, влез счастливый, особенно не напрягаясь. Его распирало от удовольствия, потому что спиртным он надеялся умилостивить дядю, который был старше племянника всего на каких-то восемь лет.
– Фу, какая гадость! – отреагировал неблагодарный родственник, едва взглянув на презент, преподнесённый от всего сердца.
– Я думал – чем больше, тем лучше, – расстроился Толстиков.
– Ладно, не выбрасывать же… – дядя Вова с опозданием понял, что переборщил и, хлопнув парня по плечу, побрёл за стаканами, пока не возвратились с работы старшие. Сам он предпочитал нигде не работать, ссылаясь на редкое заболевание нервной системы.
Уничтожив вместе с дядей половину гостинца, Генка вышел на улицу в надежде встретить тех, с кем подружился лет пять назад. Однако всюду ему попадались незнакомые лица, а в квартирах Саш, Вить и Серёг жили другие люди. Такова судьба офицера – колесить по стране. Толстикову пришлось наводить новые мосты, завязывать новые узелки, изучать новые характеры…
