Тем временем Брысь неспешно встал, вытянул по полу передние лапы, прогнул спину, потянулся и сладко зевнул, зажмурив от удовольствия разноцветные глаза, оголяя при этом острые, как мелкие гвозди, клыки, отчего Углёнку вновь стало не по себе. Но, наблюдая за спокойно жующим Жмыхом, домовёнок взял себя в руки и спокойно выдержал холодный взгляд вокзального кота, что, перестав тянуться и зевать, подошёл к домовому и заглянул ему прямо в глаза. Они смотрели один на другого несколько секунд, после чего кот сделал вид, будто домовых в природе не существует, и прошествовал на свет зала, как мимо пустого места. Закончив провожать котейку взглядом, Жмых окликнул Углёнка:
– Ну что ж, вот и пришли. Будь добр, заходи в наши покои! – и первым нырнул в самодельную дверцу одной из нижних коробок.
Глава 9.
Углёнок со вспыхнувшей внезапно искрой любопытства в усталом взгляде вступил за порог домика вокзальных и неожиданно для себя очутился в просторном и слабо освещённом помещении. Свет исходил от большого телефона, лежащего экраном вверх на поставленных стопкой спичечных коробках. У противоположной стены была сложена лестница из таких же коробков, которая вела на верхний этаж, то есть в коробку, стоящую сверху той, в которой сейчас Углёнок находился. А в левой стене от входа имелась прорезанное прямоугольное отверстие в рост домового, но его закрывали плотные бардовые шторы.
"Ничего себе обстановочка! Настоящие покои! Я бы даже сказал – хоромы! – с восхищением оглядываясь по сторонам, подумал домовёнок. – Умеют же вокзальные устроиться в жизни!".
– Проходи, малец, не тушуйся, – ласковый и вкрадчивый голос раздался из полумрака, куда не распространялся свет от телефона, но где домовёнок, умеющий, как весь кутный народец, неплохо видеть в темноте, без труда определил говорившего. Это был прилично одетый господинчик, обладающей важностью павлина и хитрыми глазками лукавого. Зато рядом с ним седела статная хозяйка. Расслабленная поза и грациозность её давали понять, что она не из этих мест. А манера говорить, когда она следующей обратилась к Углёнку, лишь подтвердила это предположение:
– Гостям мы всегда рады. Ступай к нам. Какой интересный молодой лютэн, ты не находишь, милый?
Милый только крякнул в кулак, а вместо ответа своей половине обратился вновь к домовёнку:
– Только гляди в оба, о провод не споткнись, что к этому телефону подведён. Гнездо у него слабое, мы его едва подключить сумели. Шпиндель, мой старшой отпрыск, почитай, два дня с ним разбирался, покуда не настроил всё как у людей.
– А ну-ка сынок, – обратилась хозяйка к Жмыху, – пододвинь-ка этот аппарат к нам, да поближе. Негоже хозяйское гостеприимство из потёмок оказывать.
Свет дисплея тем временем стал ярко-жёлтым, и на нём образовалась картина осеннего леса, сменившая насыщенный жизнью зелёный цвет горных склонов. Так и настроение домовёнка стало по осеннему грустным, когда он получше разглядел довольные жизнью лица, принадлежавшие хозяйке и самому Кошкану. Ведь ему самому написано на роду собственную семью долго не увидеть.
Хозяева вокзала очень напоминали сытых домашних котов как внешне, так и своими ленивыми, но точно выверенными движениями. Они подливали чай в кукольные детские кружечки и со смаком прихлёбывали из них. Перед вокзальными стояла стеклянная банка с заваркой, в которой болтались два связанных между собой лезвия для бритья, изолированные друг от друга спичками. От лезвий отходили два тонких белых провода и скрывались за спинками уютных самодельных креслиц. Жмых жестом указал Углёнку на пустующий рядом мешочек и пригласил присесть на него. Мешок оказался обшитым весьма приятной на ощупь тканью и наполнен какими-то крохотными шариками, отчего без труда обволок тело Углёнка, позволив в себя погрузиться, оказавшись на удивление очень уютным сидением. Сам Жмых скромно присел на неброский, но добротно сколоченный табурет.
