⠀
Акушерка
Евгения Павловна Климентьева
Я давно подозревала, что главный человек из всех, кто окружает меня, это моя бабушка Евгения Павловна. Табличка подтвердила это окончательно и бесповоротно. Мне, как и всем маленьким детям, было почему-то очень важно выстроить для себя субординацию окружающих меня людей. Как всякому живому существу в жизненной системе координат мне нужна была единая доступная пониманию точка отсчёта.
Детская душа изначально настроена на абсолют во всём и не признаёт никакой относительности. Кстати или некстати, но мне приходит мысль о точно таких же повадках собак и многих других братьях наших меньших.
В другой, не нашей, половине этого длинного дома проживал его владелец. У него бабушка снимала нашу большую квартиру вместе с частью двора и дворовыми постройками. Хозяин дома был необщительным человеком, его редко можно было увидеть во дворе. Обычно он выходил из дома вечером, и соседи с ним здоровались, называя по имени-отчеству, он же, молча глядя в одну точку перед собой, лишь приподнимал соломенную шляпу и молча кивал головой. В облике и поведении этого человека, которого все за глаза называли непонятным словом дьякон, мне всегда чудилось что-то таинственное. Мне казалось, что дьякон – это человек вроде колдуна или волшебника, и я глядела на него во все глаза, когда он проходил. Совершенно не представляю, откуда залетела мне в голову эта фантазия, и почему его внешний вид запомнился мне так невероятно подробно.
Мне до сих пор непонятны такие странности человеческой природы. Какой смысл заложен в том, что я так подробно помню этого, чужого мне человека и в то же время столько нужного так легко и безвозвратно улетает из памяти.
Играя во дворе, я видела, как дьяконовы дети плющили свои носы и ладошки на стёклах веранды и с интересом следили за носящейся мимо их окон детской стайкой. Только став взрослой, я узнала, насколько тяжела и опасна была жизнь этих внешне неприметных людей. После установления в Астраханской губернии власти большевиков духовенство подверглось особенно жестоким расправам со стороны властей и ЧК. Служителей культа расстреливали без суда, как врагов революции. В 1919 году вместе с епископом был расстрелян идущий вокруг собора пасхальный крестный ход.
Шли двадцатые годы, в Верхнем и Среднем Поволжье население выкашивал голод, и у властей тогда ещё не доходили руки до «социально чуждых» граждан. Позже, в середине тридцатых, о них ещё вспомнят. Наш домохозяин, бывший дьякон кафедрального собора, старался никак себя не обнаруживать. Чудом избежав расправы во время смены власти, он теперь тихо жил со своим семейством в самой небольшой части своего прежнего дома, выходя только по необходимости.
Двор, расположенный вдоль внутренней стороны дома, состоял из двух половин, на каждую из которых выходило своё дворовое крыльцо и застеклённая терраса.
В самом конце длинного двора напротив всегда распахнутых массивных ворот стояло каменное строение красильни, бывшее когда-то каретным сараем. Красильней владел процветающий в то время меховщик и шапочный мастер, татарин по имени Гаря́й.
Когда Гаряй, отец моих приятелей Сугу́та и Раузы́, появлялся в дверях бывшей каретной, вся наша детская стайка собиралась вокруг, ожидая привычной игры. Вся фигура красильщика была припорошена чернотой, особенно узловатые руки, где в складках кожи чёрный цвет приобретал сине-металлический оттенок. Гаряй поднимал чёрные клешни рук и делал вид, что идёт ловить нас.
