Это была обычная наша игра. Мы прекрасно знали, что Гаряй добрый, и всё же внутри всё обмирало от страха, и мы с визгом, налетая друг на друга, неслись от этих чёрных рук в дальний конец двора.
Дом, где жила семья красильщика, тоже выходил в наш двор. Отсюда начиналась татарская сторона, и все дома до самого татарского базара уже были отгорожены высокими сплошными заборами с низкими калитками в воротах. Словно отмечая эту границу зримо, под уклон от красильни, по пыльной земле текла, извиваясь блестящими змейками, вылитая из чанов отработанная краска.
Краска стекала к воротам в большую, очень красивую, сверкающую на солнце, зеркальную лужу. Меня как магнит притягивал её блеск, но от этого соблазна меня сразу уносили по воздуху крепкие руки нянь-Маруси. Душа сладко замирала в полёте, я высоко взмывала в сильных руках над зеркальной гладью и приземлялась уже на «нашей» стороне двора.
Во дворе между двумя половинами дома росла старая мощная глициния. Её многочисленные серые стволы как канаты обвивали нашу террасу. Весной в высокие окна заглядывали гроздья лиловых цветов. В душистых цветах жужжали пчёлы, а на деревянном полу террасы играли тени перистых листьев. Наступил год, когда глициния вдруг погибла, вся эта красота вдруг сразу исчезла, и привыкнуть к новому оголившемуся виду террасы всем было трудно. Гибель глицинии была неизбежна: в астраханском крае все кусты и деревья живут только до той поры, пока их корни не доберутся до глубин, где лежат солончаковые грунты.
Мой дедушка был музыкантом, в семье все играли на разных инструментах, а у мамы к тому же был сильный и чистый голос. Музыкальные вечера в нашем доме были частью жизненного уклада и до моего рождения. Продолжались они и в годы моего раннего детства, когда этот дом был для меня родным гнездом. Позднее взрослые как могли мне объяснили, что раньше, когда меня ещё не было на свете, жизнь вообще была совсем другой. Вся семья жила тогда не в доме дьякона, а совсем в другом месте и другом большом доме, где тоже вечерами собирались и играли музыканты.
В двадцатые годы, о которых здесь идёт речь, Нижнее Поволжье понемногу возрождалось после страшных лет кровопролития, голода и разрухи, когда всё прежнее сгинуло и остались только заботы о том, чтобы не пропасть от голода и холода. Новая экономическая политика – НЭП – спасла страну и оживила Нижнее Поволжье. Именно тогда, в эти трудные годы, сохранившиеся прежние ресурсы помогли людям выжить.
Верные друзья, уцелевшие в этой буре, стали опять собираться в бабушкином доме, и эти встречи для всех, включая хозяев дома, были спасательным кругом, скорее даже плотом, помогающим не утонуть в море новой реальности. Необходимо было продолжать жить в ней, преодолевая себя. Инстинкт заставлял их держаться вместе, чтобы не утонуть, поддавшись отчаянию. Необходимости вспоминать болезненные темы прошлого не было, собиравшиеся в доме на Тихомировской знали друг о друге если не всё, то очень многое…
В какой-то момент почти полностью иссохшие в людях ростки жизни потянулись к свету. Робко возвращалась память о прошлой, казалось бы, навсегда ушедшей жизни, и вновь приходила тяга к музыке, которой раньше она была наполнена.
Всё это я узнала от бабушки и поняла значительно позже, уже в сознательном возрасте. А тогда я только впитывала весь окружающий мир, вполне по-младенчески полагая, что только я и являюсь его центром.
