«Меня, злодейка, не морочь
И не зови меня к воде», —
И дочь волны умчалась прочь,
И не видать ее нигде.
Он стал ответа поджидать,
Но девы моря нет как нет,
И вот опять он стал искать
Ее в танцующей волне.
Западная баллада «Рыбак и морская дева».
Утро выдалось сурово-прохладным для конца лета, и двадцатилетний Мартин Дальгор со всей свойственной ему серьезностью видел в этом недоброе предзнаменование. Накануне солнце прощальной лаской согревало всех, кто выходил из замка на прогулку, и прибывшие вассалы не переставали радоваться прекрасной погоде. А сегодня солнце спряталось за облаками и не собиралось показываться на небе. Мартин с будничным унынием смотрел, как деловитые молчаливые слуги выносят сундуки, и чувствовал себя отчасти виноватым. Ему не терпелось покинуть родные северные просторы, впервые за восемнадцать лет побывать в оживленной и шумной столице, но в то же время юноша чувствовал стыд. Словно этим горячим и несдержанным желанием он предавал память отца, болезненную мать, младшего брата, который обязательно будет тосковать, старый величественный замок и вассалов – всех сразу.
Сколько Мартин себя помнил, его всегда предостерегали от излишне бурного выражения чувств, не подобающего герцогу Талнорскому. Он не то чтобы овладел этим искусством в полной мере, но привык, что быть сдержанным – одна из важнейших его обязанностей, хотя иногда, как ему казалось, требовалось совсем другое.
– Ее светлость ожидает вас, – тихо напомнила Ида, которая много лет была камеристкой матери, а теперь стала почти сиделкой.
Мартин последовал за ней в комнаты на первом этаже.
– Вы уверены, что я ее не побеспокою? – вполголоса спросил он.
– Ваше сиятельство, она вас очень ждет, – Ида прижала руки к груди жестом, перенятым от госпожи. – Идите, пожалуйста, поскорее.
И Мартин вошел в материнскую спальню.
Герцогиня сегодня, против обыкновения, не была в постели, а села в кресло с высокой спинкой, положив ноги на скамеечку и укутавшись в цветастую шаль, которая делала ее совсем бледной. У колен матери, точно паж подле королевы, сидел Пауль, держа на коленях лютню. Должно быть, перед приходом Мартина младший брат развлекал герцогиню музыкой – она любила старые сказания под незатейливые мелодии, которые никто, кроме младшего сына не умел или не желал петь.
При виде своего первенца она улыбнулась обветренными губами и попросила:
– Иди сюда, Мар, я тебя обниму на прощание. Пауль, выйди пока и пройдись, ты устал сидеть.
Пауль нахмурился, но послушно встал, слегка наклонил голову и, оставив лютню на скамеечке, вышел из комнаты.
Мартин подошел к матери и положил руку ей на плечо. Она вздохнула и притянула сына к себе. Он неловко прижался щекой к ее щеке, чувствуя запах лекарственных трав и неестественную теплоту.
– У вас опять жар, матушка, – сказал он, отстраняясь. – Я сейчас позову врача.
– Погоди пока, потом Ида всех позовет и все принесет. Посиди со мной немного, Мар, что ж ты такой неласковый, не хочешь меня лишний раз обнять, расцеловать.
– Я не умею, матушка, – признался Мартин.
– То-то и оно, – с грустью вздохнула вдова. – Не научили тебя. И Пауля не научили. Хотя он хоть вспылить умеет, а у тебя и того нет.
