Рядом что-то грохнуло оземь. Оторопевший Брут выронил весь хворост и испуганно переглядывался с Марсием.
– Птичка, с тобой все в порядке?..
Де Круа с сомнением посмотрела на него: вопрос был явно неуместным. Но крайнее удивление на лице господина надзирателя вынудило хорошенько себя осмотреть.
Мгновение спустя Селин осознала: только что у всех на глазах со вкусом съела целиком сырую рыбу, от которой в кулаке остался зажатым лишь чешуйчатый хвост.
От смеси брезгливости и удивления на лицах спутников де Круа захотелось провалиться сквозь землю. Но ни отвращения, ни желания отбросить лакомство не возникло. Еще раз взглянув на соблазнительный улов, она с трудом отмахнулась от искушения вгрызться в тугую рыбью мякоть.
Брут искренне считал, что крепкий сон – удел господ. Или лодырей. Долгие годы службы приучили спать вполуха и вполглаза. Поэтому нельзя было сказать, что он запоминал свои сны. Разве лишь смутно помнил кошмары из детства.
Случившееся спустя мгновение живенько освежило в памяти, что такое кошмар, и почему это чертовски плохо.
Он только и успел разглядеть белую головку Птички на фоне черной громадины камня да провал раззявленного рта моряка. А дальше…
Земля под ногами дрогнула. Словно беззвучно раздавшийся взрыв снаряда, в лицо брызнули комья и ветки. Сырой песок забил глаза. На зубах захрустело.
Ослепительная вспышка громыхнула выстрелом. Свист рикошета. На мгновение лес осветился. Тотчас же его заволокло дымом. Еще выстрел. Снова рикошет. Белые пятна даже сквозь закрытые веки. Сталь доспехов заскрипела не то под когтями, не то под чем-то острым и твердым. И чертовски сильным. Конечности сдавило. Из груди вырвался хрип.
Над головой.И сейчас же раздался приглушенный стон Марсия.
Ночные дебри подсветило грязно-зеленым свечением. Так светилась плесень в казематных подвалах.
Вдруг из черноты деревьев позади обелиска вывалилась многоглазая тварь невиданного размера. Словно сотни плетей, ветвистые лапы вдарили по ним с моряком. Все еще ослепленный пальбой во тьме, Брут сообразил: Марсий успел дать залп из мушкета, да только твари было нипочем.
В дыму он видел Селин, вжавшуюся в камень. Задрать голову все никак не удавалось. Его сковали невесть откуда взявшиеся корни. Над макушкой раздавались звуки ожесточенной борьбы. По шлему и наплечникам забарабанили тяжелые ветви со светлыми спилами. Моряк, поди, решил продать себя подороже…
Брут скосил глаза на Птичку.
Впрочем, лучше бы он этого не делал.
Спроси кого, каково это – оказаться беспомощным в дурном сне, из которого никак не проснуться, и ноги, как назло, лишь глубже увязают в жиже, как бы быстро ты ни пытался двигаться, – так наверняка же скажут, что дурак…
Некогда голубые глаза де Круа горели нездешним светом. Личико искажала страшная гримаса. Еще мгновение, и она издала такой вопль, как если бы кто надумал пилить чугун и при том лупить им себя же по яйцам.
В страшном визге он смог разобрать «хватит!». Все задрожало и оборвалось. После чего почуял как из заложенных ушей потекло теплое, а песок на зубах посолонел от вкуса собственной крови.
Тут-то безобразная тварь на нее и обернулась. И поползла. Со страшным стоном теряя ветви.
Какая бы отвага ни переполняла, Брут все же решил зажмуриться. Поделать он все равно ничего не мог. Видеть же последние минуты подопечной…
Сейчас же хватка проклятого плена ослабла. И совершенно некстати на него приземлился моряк. Когда тот чуть приподнялся и закашлялся, из носа его хлынула кровь.
