Женщина эта оказалась мудра, и, как будто углядев что-то невероятное в дочери, выпроводила Калеба за дверь. И наедине мать и дочь говорили довольно долго, а, когда Хауарду снова позволили присоединиться к их обществу, старшая и младшая женщины, связанные кровью и чем – то более особенным, крепко держали друг друга в объятиях. Пропасть осталась позади, или расщелина её обратилась вдруг в цветущую долину…
И Энни, наконец, боясь, что совсем скоро её тайна естественным образом станет очевидна, решилась раскрыть её мужу. В конце концов, не будь Калеба, не свершилось бы это маленькое чудо внутри неё, не благословили бы её на искупление большого греха, её отступничества.
Место было выбрано спонтанно, и она не жалела об этом не до и не после: могила их маленького Колина, ребёнка, в котором были их мечты, стремления и надежды. Он, как будто передал родителей младшему брату, но Энн считала, что это сам Колин в перерождении воплощается в ином теле, но в той же семье.
Привычно положив к изголовью цветы, и непривычно взяв мужа за руку, Энн помолчала, собираясь с силами. Потом, вмиг решив что-то, сказала:
– Калеб, любимый, ты так много мне простил…
Он непонимающе посмотрел на жену. Он давно не хотел слушать от неё извинения, но, похоже, всё снова медленно к ним подходило. Он так давно стремился уверить её, что ни в чём её не винит, как не винил и раньше, но она продолжала:
– Я именно здесь хотела поблагодарить тебя и сказать, что…
Он испугался, подумав было, что она неожиданно и навсегда хочет покончить с их историей, их любовью, которая только – только возродилась, окрепла на до сих пор бесплодной земле. Калеб вдруг захотел, чтобы она больше ничего не говорила, но…
– Нам с тобой дали второй шанс, милый!
Сейчас, подумал любящий её, Энн скажет, что они не смогли им воспользоваться, в полной мере не смогли ничего построить снова. Но она сказала:
– И нам дали ещё и третий шанс, любимый мой, родной мой! – её ласковый, тихий голос, улыбка не вязались в его мозгу с тем, что она прямо сейчас с ним порывает, уходит, оставляет…
Но он не смог бы ей помешать!
А Энни, тем временем глядя в его глаза, сказала:
– Я беременна, хороший мой! У меня будет второй ребенок! У нас будет второй ребёнок, слышишь?
Он слышал, но долго укладывал эту чудесную новость в голове. Они вновь станут родителями? Он снова будет мастерить колыбельку, маленькую и удобную? Он снова первым из мужчин возьмёт в руки маленького? Но на этот раз убережёт? Правда, Господи? Неужели!
Он заключил в объятия жену, свою Энни, свою фарфоровую куколку, ценнее которой не было на планете:
– Милая, любимая, замечательная… – он поднял её над землёй, чувствуя цепочку её рук на своей шее. – Я так счастлив! Люблю тебя!
Он поцеловал её, подтверждая слова, в которых она не сомневалась.
– И я счастлива, Калеб! Очень… Спасибо… Ты снова несказанно щедро одарил меня!
***
Время шло. Хрупкая фигурка Энни начала расплываться, внутри неё росла её мечта. Несказанная лёгкость окрылила её, она была живая, счастливая, она ждала искупления.
Ребёнок, что шевелился в животе, так много для неё значил, он значил для неё всё на свете. Ей нравились движения внутри, сначала неявные, а потом смелые, частые, сильные. Толчки, переворачивания, которым уже не было числа.
Она носила непоседу! И он был весел и игрив. Совсем скоро она увидит его… Она так любила его! Но пока она отчаянно стремилась, чтобы он любил её. Странно, правда? Когда она была беременна Колином, у Энни и мысли не возникало, что ребёнок не будет её любить, нуждаться в ней, что он не будет никогда её… А с этим малышом то и дело прокрадывалась предательская догадка: этот ребёнок ей не принадлежит, ни сейчас, когда они одно существо по сути, ни тогда, когда они разъединятся!
