Она не нашлась, что сказать. Для разговоров ещё будет время, а сейчас… Руки мужа у неё на талии, губы, вдруг до потери сознания желанные – на её губах, страстные и принадлежащие ей. Тело, вплотную прижатое к телу Калеба, отвечает на ласку, льнёт ближе, ещё чуть-чуть и она способна будет различить удары его сердца в исстрадавшейся груди.
В перерывах между поцелуями, Калеб сказал:
– Никогда больше не отдаляйся от меня!
Энн снова пришлось промолчать, потому что он не дал ей ответить на его пожелание, поцеловав так жадно, как никогда, даже в их прежнюю, счастливую бытность друг с другом.
– Нет, не покину тебя… – произнесла Энн, почувствовав, что губы её неожиданно свободны, а Калеб теперь затерялся в ложбинке её плеча. Обвила, так крепко, как могла, его шею, прижимая его голову к своему телу, не прося, но требуя, чтобы он продолжал свои ласковые действия…
***
О том, что у них будет ребёнок, она узнала через несколько месяцев.
С этим потрясающим знанием в голове, с приятной неизвестностью этого знания в сердце, в нетерпении поделиться им, но тщательно скрывая до поры, она прожила ещё немного.
С ощущением перемен с своём теле, в своём сознании и мыслях, мать в прошлом и недалёком будущем, улавливала перемены к лучшему и в своём, так долго тяжеловесном характере. Понемногу, сначала едва заметно, она становилась той женщиной, которая была любима мужем когда-то и теперь тоже, которая в своей нежности была чуткой, в своей чувствительности могла быть ранимой и несчастной ровно настолько, насколько позволяла себе. Давно она не чувствовала так полно счастья, нового, пришедшего с её вторым малышом. Пусть о нём не знал никто, зато уже сейчас он подкреплял её силы, её дух, решимость и, она осознала, готовность к возвращению.
Ушла её жесткость, а грубое поведение, казалось, принадлежало жизни прошлой, да и человеку, которого более не существовало, другой женщине, отрешённой и отрекшейся от всех и всего, кроме собственной эгоистичной жажды страдания.
Теперь Энн Хауард могла назвать это чувство только так. Жажда страдания… Да, она жаждала тогда, несколько лет тому назад, почти сломавшаяся от потери сына, жаждала страдать, хотела боли и могла, по собственной прихоти, причинить боль тем, кто страдал не меньше. Наконец, можно было признаться себе в этом, будучи под защитой зародившейся в ней новой жизни.
Но сейчас она хотела просить прощения, готовить для будущего сына счастливую жизнь, которая начнётся с первым его криком.
***
Калеб Хауард не знал ничего о второй беременности жены, но замечал в ней перемены приятные и замечательные. Она стала улыбаться, смеялась, шутила много, вспоминая, что раньше имела хорошее чувство юмора. Муж поощрял её, любовался ею, был рядом чуть не каждый час, первым, при её пробуждении, смотрел в искрящиеся неугасимым светом глаза.
Энни примирилась с матерью после почти четырёх лет нежелания даже смотреть на неё. Калеб помнил, как легко в своё время Энни далось решение вычеркнуть ту, что была первым свидетелем рождения малыша Колина и в чьих глазах видела такую горечь и скорбь, когда его не стало…
Тогда она прошла точку невозврата, уже была настолько закаменелой и равнодушной, что не обратила внимания на слова и увещевания матери, её слёзы, её обида мало интересовала дочь, она была увлекаема своими демонами на самое дно существования.
Теперь Энни предстояло пожинать плоды своей жестокости, но даже и на этом пути любимый не оставил её, продолжая сжимать ладонь всё время тягостного искреннего разговора с миссис Эдмонт.
