– Дивная, что вы забыли в компании… кхем… – он то ли кашлянул, то ли хихикнул, – извращенца и его малолетки-любовницы? Вы вообще в курсе, что они работают на главного питерского мафиози?
Молчаливый смех Полины оборвался. Взгляд потяжелел. Пальцы, стянутые перчаткой, задрожали. Иногда она жалела, что ее рука бесполезна против людей. Разве что пощечину отвесить.
Резко скрипнули ножки стула – Ипполит Аркадьевич поднялся с места, сверкая глазами.
– Повтори, что сказал.
Из тени у входа выдвинулся человек в сером костюме – наверняка охранник. Примагнитившись взглядом к Остопову и опекуну, он красноречиво положил руку на пояс – вряд ли на пистолет, скорее на электрошокер или дубинку. Остопов попятился.
– Осторожно, – бросил он и, развернувшись на каблуках, добавил через плечо: – Тронешь меня, выловят из Невы.
– А тебя не выловят, так как ноги будут в губернаторском бетоне, – проворчал Ипполит Аркадьевич.
Полина двумя пальцами потянула его за рукав.
– Поедем домой, – сказала она и перевела взгляд на Жозефину. – Вы не откажетесь составить нам компанию? Понимаете, для нашего разговора лучше найти уединенное место.
– Ага, только возьму клатч из гримерки. – Жозефина улыбнулась.
Полинины брови сползлись к переносице, внутри нехорошо екнуло. Улыбка у артистки получилась теплая, но абсолютно фальшивая. Она отразилась только на губах, но не в глазах – в них стояла февральская ночь. Что-то изменилось в ее лице и мыслях, но Полина не знала почему. Списала на надоедливого Остопова.
Жозефина скрылась за сценой, и Полина невольно глянула на галерку. Русалки там не было – она мялась у бара, пытаясь ухватить пять стаканов разом. Воронята с ироничным презрением наблюдали за ней. Полина поморщилась, сказала себе: «Не твое дело», но встала и направилась к галерке.
Сдвинув перчатку, она показала воронятам кожу и безэмоционально произнесла – будто и не им, а в воздух:
– Есть тот, кто боль забирает. А есть тот, кто дает. – Теперь надо было добавить какую-нибудь ахинею наподобие заклинания, и Полина пробормотала: – Черная кровь чует. Черная кровь рыщет. Черная кровь отомстит.
Воронята не знали, что рука бесполезна против живых, и во все глаза уставились на серую кожу. Ухмылки сползли с лиц, и в Полининой груди заурчало удовлетворение. Заметив Жозефину, завернутую в видавшую виды лисью шубу, она устремилась к выходу.
* * *
Когда прибыли на Фурштатскую, перевалило за полночь. Швейцар Афанасий, отложив нон-фикшн о поиске внутренней гармонии, впустил загулявших жильцов и с легким подозрением покосился на незнакомку: Ипполита Аркадьевича и Полину он знал давно, а эту юную особу, явно попрыгунью-стрекозу, видел впервые.
– Спасибо, Афанасий. – Полина сунула швейцару банкноту.
Хозяева и гостья зашли в лифт, задвинули решетку и поехали на верхний этаж.
– У вас, как это называется, консьерж? Да еще в ливрее. Никогда такого не видела. – Жозефина стиснула клатч.
– Лучше всяких камер наблюдения, – сказал Ипполит Аркадьевич. – Хотя они тоже есть.
– Чудный дом, – отметила артистка, а когда зашли в гостиную и расселись вокруг коробки, добавила: – Чудная квартира. – Жозефина говорила сухо, будто думала о чем-то другом, важном и неприятном.
– Мы переехали сюда недавно, – зачем-то соврала Полина. – Еще не обжились. Если хотите, заварю вам чаю.
– Сами заварите? – Она цокнула языком. – Не хотите будить слуг?
– У нас только приходящая горничная. – Проведя по коробке, Ипполит Аркадьевич с ухмылкой показал серые пальцы. – Редко приходящая.
