– Может, ещё поваляемся? – испытывал я её чувство долга своими объятиями.
– Нет. Не могу. У меня сегодня семинар, потом заседание кафедры в университете, – выдержала она их ласку.
– Какая тема заседания?
– «Что вы думаете о сексе?».
– И что вы думаете о сексе?
– Я думаю, с этим надо кончать, – подняла она со своей груди мою руку и вернула хозяину.
– Пожалуй, вы правы, кончать без него – удел одиноких.
– Вчера ко мне на работу заезжала Тереза. Она наконец рассталась со своим, ну и, как всякой одинокой женщине, спится ей паршиво. Я попыталась отогнать её дурные мысли, но где там. Она же не слышит. Рыдает. Сегодня хочу заскочить к ней, так что задержусь, – освободилась она от моей второй руки.
– Думаешь, это окончательно? Они же сходятся по первому зову инстинктов.
– Не знаю. Она была без кольца, без серёжек. Хотя я тоже так делаю. Даже удаляю номер из телефона после ссор с тобой.
– Помогает?
– Как ни странно, очень.
– В подарках, видимо, собраны все обиды.
– Подарками они гасятся.
– Ты на что намекаешь?
– Давно их не было. Женщина без подарков вянет.
– Я знаю, что шопинг – лучшее средство от депрессий, но у тебя же всё нормально вроде.
– Для профилактики.
– Хорошо, я выберу день. Так ты надолго?
– Как пойдёт.
– Нет ничего печальней одиноких женщин.
– Думаешь, мужчины легче переживают одиночество?
– У них хватает ума понять, что если ты одинок, то ты не один – таких много.
– Что бы ты понимал в женском одиночестве. У женщин всё иначе: когда им некому высказаться, плач их прячется внутри, скулит, как щенок. Видно, что он потерялся, тёплый, преданный, напуган, тыкаясь в углы, он ищет ласки.
– Все ищут ласки, не только одинокие. Купи ей шоколадку. Это помогает.
– Шоколад у неё есть, она завела его сразу, после мужа, собачки и ребёнка. Только сладкого в её жизни от этого не прибавилось.
– Ох уж эти женщины! Вместо того чтобы быть сладкими самим, они почему-то ищут эту сладость на стороне. Они сами себя ни черта не знают и не понимают. Вот что ты про себя и про них знаешь?
– Знаю, что они любят.
– Кого любят?
– Да не кого, а что.
– Вот именно что все эти чувства к предметам любви в один прекрасный момент становятся беспредметными. Они не могут понять, что их счастье не может зависеть от других.
– Значит, мы не можем понять своего счастья?
– Да, выходит, не можете. Если вам кажется, что счастье может зависеть от других, то вам показалось, это не счастье.
– Не счастье или несчастье? Я имею в виду слитно или раздельно? – проснулся в ней филологический инстинкт.
– Да какая разница! Кому-то надо раздельно, чтобы быть счастливым, кому-то вместе – чтобы несчастным.
– Какая жестокая у тебя формула любви.
– Дикая.
– Надеюсь, ты до вечера не одичаешь. Я пошла, – выскочило из кровати её стройное тело и скрылось за дверью.
Я смотрю на котлету. Она лежит голая, загорает под солнцем кухни:
– Это говядина? – спросил я Фортуну, пережёвывая второй кусок мяса.
– Да, ты хотел свинину? – переживала по-своему Фортуна.
– Нет, я просто представил, как корова заходит ко мне в голову, в темноту, в рот, как в незнакомый сарай. Она боится этих оральных лабиринтов, идёт на ощупь, а кругом только мясорубки челюстей, готовые в любой момент оттяпать её плоть. В страхе одна её нога проваливается между зубов, корова тянет её изо всех сил и отрывает, уже без неё дальше движется медленно по пищеводу, как по пещере, ищет выход. Того гляди замычит.
