Пыльца. Сборник - страница 7

– Ты ешь давай, ешь, – нетерпеливо подгоняла бабушка, двигая тарелку поближе к пятилетнему Пашке. – А то придут, заберут тебя. Как пить дать заберут! Вот кто кашу мою не доедает, того сразу – бац! И утаскивают. И никогда ты назад дороги не найдешь. Ложечку за маму, ложечку за дедушку, царствие ему небесное…

Пашка серьезно смотрел на нее, рассеянно водя ложкой по остывшей овсянке.

– А они правда существуют? Ты видала?

– А то как же, – баба Соня утвердительно кивала, постукивая желтоватым ногтем по столешнице, и комично хмурила брови. – Существуют, да еще как! Слыхал, как в чулане-то ночью скребутся? Скребутся да тянут к нам свои лапищи, а пальцы у них дли-и-инные… Ух, какие длинные. Не видала я сама, но ты уж поверь, знаю-знаю! Ждут они, значится, чтобы ты слушаться перестал. Как перестанешь слушаться, туточки они. Тут как тут. Хоп – и сцапали.

– А ты сама в чулане ночью была? – Паша ерзал на стуле, на всякий случай набрав побольше каши в ложку.

– А все тебе расскажи, – добродушно усмехалась баба Соня и ласково трепала его макушку. – Жуй-жуй давай, кто не жует, тот варенья не получит. В чулан-то мы впотьмах разве ходим? Вот то-то же, не ходим. В чулан мы днем ходим, да с фонарем. Днем они, значит, спят, да и света яркого боятся, а к ночи как выйдут, как начнут скрести да топать…

Убаюкивающий ласковый тон бабушки превращал каждую историю в жутковатую волшебную сказку-прибаутку, но Пашку это не успокаивало. Он верил безоговорочно, безотчетно – ведь баба Соня живет на свете бесконечное количество лет. Почти вечность. Наверное, даже когда мир только появился, она уже была. Бабушка никогда не будет врать. И уж она-то должна точно знать…

– И спать ложись вовремя. А не то услышишь их, и все, пиши пропало. Исчез наш мальчик. Вот у Маньки, соседки моей, внучок был. Был да сплыл. А куда делся-то? А незнамо. Вот так-то.

Бабушка шутливо щелкала его по носу, угощала вареньем и, напевая что-то под нос, шла мыть посуду и готовиться ко сну, оставляя его наедине со страхами, которые Пашка и сам-то до конца не понимал.

Павел вздрогнул и выронил листы. Глупости, которыми его беззлобно, шутливо припугивала в детстве баба Соня, начинали раздражать. Взрослый человек он, в конце концов, или тот самый пятилетний пацан, прячущийся под одеялом от несуществующих монстров? Где-то глубоко внутри он понимал, что вернулся сюда не за детскими вещами, не попрощаться со старой бабушкиной квартирой, а для того чтобы наконец поставить точку в собственных смутных и необъяснимых страхах.

Бабуля, без сомнения, болтала ерунду. Но врать самому себе он не мог: шепоты, которые в какой-то момент начали приходить по ночам, не были глупой сказкой.

«Поиграй со мной, Паша, поиграй…»

Под одежду заполз пронизывающий холод, от которого не спасла бы ни теплая куртка, ни горячая печь. Павел сунул за пазуху папку с рисунками, не отдавая себе отчета, зачем – он не горел желанием забирать их домой, – и медленно вышел из квартиры. Прошел по длинному полутемному коридору с вереницей разномастных дверей и клочками ободранных обоев – десять шагов, пятнадцать, шестнадцать… Остановился перед знакомой до последнего сучка и червоточинки дверью кладовки. Бояться было нечего – и все же озноб не уходил, сковывая по рукам и ногам, требуя развернуться и бежать со всех ног, сесть в теплую машину, завести двигатель и рвануть отсюда ко всем чертям. Павел приоткрыл дверь.