– Грустный ты какой-то, – сказал он, и видение исчезло. – Пойдем до нас. Еще никто не спит.
Я молча согласился. У тихого огня сидела только обнаженная Оксана. Сперва показалось, что в ее руках флейта, но, приблизившись, я разглядел длинную курительную трубку.
– Все ушли спать, – объяснила она, пуская ровные кольца дыма.
– В таком случае я тоже на боковую, – зевнул Эдгарас и полез в гамак.
– А мне не спится. Кирилл, присаживайся. Хочешь чая? – любезно предложила Оксана, потянувшись за чайником. Ее гибкое тело выгодно и неслучайно озарилось ласковым светом.
Я взял кружку и сел напротив.
– Как самочувствие? – спросила она, томно выдыхая сизые нити дыма. – Днем тебе не здоровилось.
– Все чудесно, разве здесь по-другому бывает?
Оксана ехидно усмехнулась и пошевелила трубкой угли.
– На тебе сегодня лица не было, милый.
– Представление не понравилось. Был один момент неприятный, знаешь ли.
– Такое случается, – ее горящие глаза игриво блеснули, – тебе нужно хорошенько расслабиться и выкинуть весь сор из головы, много, видимо, накопилось. Но здесь он постепенно выходит, а ты нервничаешь, и совершенно зря.
– А ты меня, что ли насквозь видишь?
– Держи, – она протянула трубку и невинно улыбнулась, закинув за спину черные косы.
Я сделал вдох, и залп тепла разорвался в моей груди, растекаясь приятными искрами по дрожащему телу. Все озарилось красным свечением, я стал легче мыслей, и меня куда-то понесло в крутящейся палитре ставших живыми огненных красок. Оксана оказалось рядом, прижалась ко мне, и я ощутил ее волнующий жар. Казалось, от нее исходит нечто жгуче необходимое, крайне для меня важное. То, без чего я просто не смогу жить, задохнусь так и не увидевшим свет эмбрионом.
– Иди ко мне, – тысячами сладостных голосов звучало вокруг, обращая в пар желания последние капли воли.
Я уже почти перестал быть собой, когда вспомнил Нину. Вспомнил ее – уставшую, хилую, измученную, но единственно любимую, важную и родную. Я смутно разглядел пятно костра и сунул в него руку. Она зашипела, и, Оксана, взвизгнув, отскочила в сторону.
– Идиот! – кричала она, превратившись в сморщенную седую старуху, впечатанную в обвешанное проводами больничное кресло. Чахлый подбородок обтянут, уже ставшей привычной, бежевой маской, – ты не понимаешь! Ничего не понимаешь!
– Ведьма! – рассмеялся я, и встал на ноги. И все вернулось на место. Мирно подрагивал костер. Оксана прикрылась покрывалом, и мрачно смотрела в землю. Я осмотрел руку, никаких ожогов на ней не было.
– Не кури больше, – процедила она сквозь зубы, – тебе не стоит.
– Доброй ночи. – Я, ухмыляясь, запил свою победоносную желчь остывшим чаем и поспешил скрыться.
