Мама взяла шарик у меня из рук, подбросила на ладони пару раз и решительно прикрутила на место:
– Все, гештальт закрыт!
Во всем домике царила нежилая тишина. Только часы тикали: чу-чи, чу-чи, чу-чи… Я пошарила взглядом по стенам, но так их и не увидела.
– Вы на одной кровати поместитесь ли? – Неожиданно послышался за нашими спинами голос дяденьки Митяя.
– Да-да, спасибо, не волнуйтесь, – рассеянно кивнула мама, даже не оборачиваясь.
А мы с Лесей чуть не подпрыгнули, так он незаметно подкрался. Мы про него и забыли. Он вроде снаружи оставался, из вежливости дал нам время осмотреться.
– А я вам что принес, чтобы, значит, не продрогли. Во! Калорифер!
Дяденька с гордостью бухнул на пол аппарат, на который мы с Лесей немедленно прибежали посмотреть. Но калорифером оказался обыкновенный электрический обогреватель, только допотопный. Подключенный к розетке, он сначала не проявил никаких признаков жизни, но потом совершенно неожиданно щелкнул так, что мы вздрогнули.
Дяденька Митяй рассмеялся:
– Ишь, расщелкался. Тут у нас-то тихо. Разве что какой коловертыш шмыгнет или в соломе в сенях пошуршит, пошуршит, повздыхает и замолкнет. Ледащий.
– Кто-кто? – переспросила мама, наконец-то выныривая из своих мыслей.
– Ледащий же. Соломы дух. Зимой спит, просыпается весной. Не видел его никто, только слышит. И вы не пужайтесь.
Дядя Митяй словно умышленно начал нести какую-то ересь, да еще нарочито деревенским языком.
– Мы, когда вместе, и так ничего не боимся, – очень вежливо откликнулась мама.
Отвернувшись от дяденьки, она скорчила нам гримасу, означавшую: «Вот человека понесло!»
Мы с Лесей едва сдержали смех. А дяденька тут же подхватил:
– И правильно! И правильно! Нельзя детишек одних оставлять. Ни в коем разе! Вона у нас че было. Мужик с парнем поехал в лесную избушку и не спросился. У дедушки избяного не спросился, у домового, стало быть. Мужик ушел и парня свово оставил. Приходит потом, а парня-то и нет. Звал его, звал. Ивашка, Ивашка этот парень. Нету нигде. Пропал. А через месяц приехал за сеном к той избушке, а парень мертвый на крыше, и глаза выклеваны.
– Тут дети! – вскинулась мама с досадой, не успела заткнуть словоохотливого дяденьку.
Хотя лично мне страшно не было, только интересно. Но у Леси уже испуганно округлились глаза, да и мама, скорее всего, просто опасалась, как бы дальше не пошли конкретные кровь-кишки. Но дядька совсем не понял намека и продолжил:
– Да и парню десять лет было. Ивашке. Нельзя детей оставлять. Правильно, мамочка, при себе держишь.
Он одобрительно улыбнулся маме. Похвалил то есть. Обалдеть.
Мама инстинктивно прижала нас к себе:
– Ужасная история. То есть отец оставил ребенка одного в лесу, в какой-то избушке, потом не нашел и вернулся только через месяц?
– Ну да.
Мама недобро сощурила глаза, как всегда делала, если была сильно возмущена, но воспитание не позволяло говорить об этом:
– И никто не искал десятилетнего мальчика целый месяц?
– Ну как. Поискал, его нет. Чего искать-то дальше. Он же в избушке его оставил, а не под кустом. Но, вишь, не спросился. Нельзя детей оставлять, ваша правда.
– Мы если оставались, то все нормально было, – вставила Леся, явно обращаясь к самой себе.
– Было, да сплыло, – нараспев вставил дядя Митяй и довольно хмыкнул, как квакнул: – Ну давайте, располагайтесь. Потом заходите в дом-то.
И вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
