Радость наша Сесиль - страница 7
и не за что – слышишь – нам не за что больше краснеть.
«Тонувшие в сердце предметы хватались…»
Тонувшие в сердце предметы хватались
за все смысловые доступные связи: не ведать
о хрупкости всяких соломинок, стиснутых крепко,
когда не хватает дыхания, хватку ослабить
сложнее, чем верить в творящийся замыслом обжиг.
Всплывающий город мигает огнями о массе воды,
звучавшей сквозь время, но правду не смывшей:
где памятник вечным рабочим, темнеет земля, дотлевая;
обломки поднять бы со дна да завлечь пересборкой
себя в тишину – о подобных желаньях волна
толкает волну, их касанье стремится предстать разговором
о нашем единстве, об общности правого дела.
«Обмакнутый сквер отряхает излишки фабричного дыма…»
«Обмакнутый сквер отряхает излишки фабричного дыма…» —
звучаний таких угловатых набросано много на душу,
а все не прикрыть речевое зиянье, чье дно бессловесно;
в портретах народа наметишься, свет, завлекающий нас
в победные чувства: в древесном стволе засиделся
незябнущий воздух, обмотанный мраком: привет, теплота,
за вход в безмятежность запросишь словесную мзду,
качался фонарь, наготой ослепляясь, роняя мятущийся отсвет;
снимает одежду электрик, входя в мелководный
целительный ропот, лицо превращающий в лик;
как жаль, что вода по колено тому, кто остался.
«Художник глядит на оборванный провод, на белые искры…»
Художник глядит на оборванный провод, на белые искры,
что падают в снег примешаться к всеобщему жгучему хладу;
сквозь каждую вещь закоптелые лица рабочих прогля́нут,
а он озабочен лишь кистью: распахнутый ящик палитры,
зачем с косметичкой гиганта ты схож? Замышляется пудра
на верхних слоях обесточенной воли народной:
для чистого лба, для разглаженных мылом морщин
шуршит порошок, нагнетаются жаром печным
румяна, коль тело восходит сквозь сажистый вдох
в золу, что не признана общим истоком.
«Пыльца рассыпáлась, и в каждой крупинке маячил рассвет…»
Пыльца рассыпáлась, и в каждой крупинке маячил рассвет,
просеянный сквозь духоту автозаков – зачем же
таким укрупненным масштабом тревожить уснувших друзей:
созрела клубника, приземный туман прожигая насквозь
восславленной алостью: чем залатаешь понятные дыры,
коль слово твое слишком ясно и нити молчанья блестят
прозрачностью этой небесной, что сходит к земле и плотнеет,
предметные взяв очертанья в заложники? Нечем
отбиться от почвенной сырости – брось
легчайшие камни, что вмиг тяжелеют полетом безмерно —
в ладонь возвратиться не в силах, ложатся на небе,
надеясь дождаться строителя, бывшего всем.
«О голосе этом природном, цветастом, не скажут…»
О голосе этом природном, цветастом, не скажут
система одобренных знаков и символов четкий набор;
в крыжовнике найдена колкость, но все же
он принят в садовую негу – и трется о ветер,
стараясь шипы затупить: все молчит зеленцой виноватой
о знании детском, закинутом выше, чем кроны смыкались
с дневной тишиной… От плодов не отдернуты руки:
касанье кустов, словно правду, терпеть, представляя —
выходит сквозь дверь болевую ненужная тьма – загостилась
в податливом теле, как будто хозяина нет;
о знании правил, законов, приказов недолго
клубнике краснеть, воспрещая душе поворот
к земле – ну а книгой предписана сладость,
и нечего слушать немые растенья, что дышат
в надзор полицейский, надеясь недоброе время согреть.
«Воскресшей афишей, изгнавшей зачин желтизны…»
Воскресшей афишей, изгнавшей зачин желтизны
с бумаги прогорклой, пока не коснувшейся нашего вдоха —
Похожие книги
Поэтическая речь Алексея Порвина, сочетающая консервативность формы с авангардным содержанием, в новой книге расширяется и обновляется как на уровне формальных признаков, так и на уровне смыслов. Центральную часть новой книги Порвина занимает поэма «Радость наша Сесиль», написанная о гаитянской жрице культа вуду Сесиль Фатиман (Cecile Fatiman; 1771-1883), которая сыграла немаловажную роль в начале Гаитянской революции, давшей стране независимость
Поэзия Алексея Порвина получила широкое признание как самобытный сплав европейской традиции с авангардным письмом, при этом художественная система, создаваемая автором, далека от того, чтобы застыть в однажды достигнутой точке. В новой книге одним из важнейших измерений оказывается политическое, которое нельзя понимать в отрыве от истории современной России – так, «Ямбы-2021», являясь своеобразной вариацией античного обличительного жанра, преломл
Сборник юмористических и сатирических четверостиший, написанный членом союза писателей России с 2017 года. Автор 33 года отдал службе в армии, награждён боевым орденом и медалями, да и после службы работал, работает он и сейчас. И одновременно пишет стихи. Вот эти-то стихи и представлены на ваш суд. Кто-то скажет: это уже было! Игорь Губерман пишет в этом жанре, уже давно, и успешно пишет. Да, это так, и Владимир считает Губермана своим литератур
Лирические стихи, написанные автором с 2001 года по 2002, это период вдохновения и публикации стихов на литературных сайтах, в поэтических сборниках, участие в ЛИТО.
Сборник стихов. Начало СВО, гражданская лирика, философская лирика, религиозная лирика, любовная лирика. Поэма "Победители" в память деда старшего лейтенанта Черепанова Корнила Елизаровича, ветерана ВОВ, участников СВО.
Лучшая муза всей моей жизни, которой я написал за 10 лет 250 стихов.Бесконечно благодарен Богу за встречу с ней и вдохновение, а мышке – за хорошее отношение!
Сборник избранных житий составлен Архиепископом Пермским и Соликамским Афанасием (1927–2002). Материалом для сборника послужили Миссионерские Листки протоиерея Александра Милеанта. Церковная традиция почитания святых основывается на вере в живую связь Церкви земной и Церкви Небесной. Жития святых являют нам подвиг угодившей Богу души. Обращаясь к святым за помощью, мы верим, что их молитва угодна Богу, что их скорое предстательство и заступничест
Джоан Дэвис – успешная ведущая утренних новостей на одном из крупнейших канадских телеканалов. Головокружительная карьера амбициозной и хваткой «Железной леди телеэфира» стремительно несется в гору, пока на одном из прямых включений призрак прошлого вдруг не настигает ее. Безумная любовь юности, от которой она бежала в другую страну, теперь возвращалась, застигнув врасплох.Смогла ли она забыть его, того самого? Что за историю она так упрямо и без