Радость наша Сесиль - страница 5

лицом ударяя в черничник, размазав остатки небесной

воды по словам – и втирая свободу, как слезы, в дремучие щеки:

над ягодной лужей, над сплющенным воинством тьмы

качнутся неясные отсветы, вызрев своей высотой столбовой —

засолена истина на зиму, стынет в стекляшках фонарных,

а скушать нельзя, как в загадке-двустишье, невзрослые рты заполнявшем

округлостью света, рожденного нудным спиральным гуденьем

галактик, что заперты пользой внутри целевых и покорных предметов:

для терпкости слова – кусты трепетали, казались

запутанной вязью стремлений природных: застолье, ты – вечно,

где соткана скатерть усильем сердечным,

из нитей крапивных, каким не стрекать

замаянный голод.

«Придайте значение, люди, хоть беглой погоде облезлой…»

«Придайте значение, люди, хоть беглой погоде облезлой —

шерстинки спадают, искрятся последними струями ливня…»

В пресветлом лесу побродить, чтобы значить тебя,

затишье ушедшее, ставшее почвой для верных взрастаний:

вот – чей-то пикник волочется сквозь время, цепляясь за ветви имен,

вот – армия алчных искателей лезвийной мглой сыроежки срезает:

им чудится в ножке гриба оборзевший от времени ствол —

заросший, ружейный, утративший смыслом пустóты,

но это – опушка, окраина чувства: никто не решится в глубины

лесные нырнуть устремленьем за мелочным зверем.

Кто значит себя, замыкая потоки на свет смысловые —

идет с головой непокрытой: ничто не страшит

расширенный воздух всеобщего сердца.

«Друзьями стрельбы именуются черви: не медлит словарь…»

Друзьями стрельбы именуются черви: не медлит словарь

сгореть от стыда дефиниций, лежащих в основе смерзавшейся власти;

свое собираем вниманье – обломки империй, отрезки эпох находя:

следы поцелуев на коже покрылись замысленным слоем времен;

защитных касаний притравленный рой

пуститься в погоню за памятью вéщей готов,

пороемся в мусоре цвета небесной лазури, покуда лесные массивы

приходят во сны патриарха, и ветви качают пустотность —

охотники меряют шапку, что найдена в темных кустах:

какого покроя вам нужно, дырявые ткани? На бирке

написано слово «любовь», но пропахшие порохом мысли

готовы в любую прореху скользнуть, устремившись

за памятью вéщей – а тут говорное зиянье восходит на царство:

свои не попутай детали, конструктор.

«Объятья сто лет воплощались в словах, но все те же…»

Объятья сто лет воплощались в словах, но все те же

туманности в здешних местах, осененных прочтеньем;

клевками напрасно назвали разрывы шрапнели, пороча

прославленный клев, захвативший вниманье —

в солдатском строю утомился просвет, попросил

привального счастья, согретого пламенем райской махорки;

гляди, как солдаты хватают чернеющий воздух голодными ртами:

пускать пузыри сопоставленной речи, пока основатель войны

учетом цветущих сомнений, как бог, озабочен:

на этом закончится сходство, но взглянет ли кто

чуть дальше, чем правда секундная, зримая болью…

Наживка, чурайся людского жевка, ведь смешаться

с молчаньем военным не хочет никто из бессмертных.

«Любить поплавок ли в ритмичной одежде дрожаний…»

Любить поплавок ли в ритмичной одежде дрожаний,

принять эту реку со всеми ее берегами на веру —

скажи, учредитель сердечного пыла: в цветочный устав

внесен человек, словно пункт нулевой и незримый?

Прозрачнейший шрифт израсходован, в жестах найдешь

воздушность обычную, полную памяти, помнящей нас —

когда утоление голода рыбьего фразы разденет,

бесформенность выйдет вперед, наготы не стесняясь,

Назад Вперед

Радость наша Сесиль - страница 5

Похожие книги