Рандеву - страница 13



а мой журавль улетел куда то.

«Не метрами, а перекрёстками…»

Не метрами, а перекрёстками
судьба за нас ведёт учёт дорог
и двигает горошину напёрстками,
да так, чтоб угадать никто не смог.
Пойдёшь налево – руки не заламывай.
Судьбу, как ты ни тщись, не проведёшь.
Но и стоять ослицей Валаамовой
Негоже – быстро с голоду помрёшь.
Пойдёшь направо – и дорога дальняя
Тебя от перекрёстка уведёт.
Не сетуй на судьбу, что, мол, печальная.
Глядишь, она к Фортуне приведёт.

«Улетели журавли и пичуги разные…»

Улетели журавли и пичуги разные
вслед за рыжей осенью в голубую даль,
а за ними и любовь, её ласки страстные,
не вернуться им уже никогда, а жаль!
Не завьются по плечам больше кудри чёрные,
на головке буйной, ох, не растает снег —
отплясали, унеслись ночи забубённые,
а остались адреса… клиник и аптек.
Между пальцев унесёт Прана воды тёмные,
перемелет Лета в прах память в жерновах,
но весною расцветут вновь поля привольные,
Кто-то будет вновь любить, каяться в грехах.

«Надевши яркие одежды…»

Надевши яркие одежды,
на шляпу приколов плюмаж,
игрушечный солдат надежды
берёт любовь на абордаж.
Крюков надёжней абордажных
и залпов пушек горячей —
объятья рук его бумажных
и страсть восторженных речей.
Теряет листья календарь,
Кончается победой схватка,
но ждёт солдата не алтарь,
а маркитантская палатка…

«Весь день не ладится сегодня…»

Весь день не ладится сегодня,
Но лишь заснули петухи,
Зовёт из дома осень – сводня —
Идти приумножать грехи.
В соседнем доме молодуха
Без мужа извелась совсем.
Вчера шепнула мне на ухо,
Что ей на свете не везёт во всем.
Что муж её страстей не слышит,
Что свёкор уж на ладан дышит,
А тело требует своё…
как совладать с ним? – ё-моё!

«Жизнь ушла далеко от моих семи лет…»

Жизнь ушла далеко от моих семи лет,
где бараки, и голод, и вера в бессмертье,
от коробки, в которой лежал пистолет
деревянный и старые марки в конверте.
От огромной реки и бычка на крючке,
от желания счастьем со всеми делиться…
там картошка в мундире в моём кулачке,
там свивала гнездо моя синяя птица.
Не смотаешь в клубок путеводную нить,
не поймёшь, как она выбирает дорогу.
На каком узелке начинаешь любить,
на каком боевая труба заиграет тревогу.
Всё слабее Судьба, плачут трубы твои,
всё плотней пелена застилает покровом.
И становятся тише песнь о первой любви
и о первом прощанье с родительским кровом.

«За что мы любим тёмные аллеи? …»

За что мы любим тёмные аллеи? —
не знаю, только, кажется, за то,
что мысли в них становятся смелее,
в них не стучит заботы долото.
Не бьёт в висок кровавым током сердце,
трава струит немыслимый парфюм,
душа душе приоткрывает дверцу,
чтобы понять её сумел пытливый ум.
Когда в них снег летит наискосок
и задувает в волосы снежинки,
мне кажется, что каждый волосок
как с новогодней вырезан картинки,
что он алмазным инеем покрыт,

«Тупой иглой исколот я…»

Тупой иглой исколот я,
и раны кровоточат.
Истерзанная плоть моя
вернуться к жизни хочет.
Но сколь ни плачь, а мой палач
в делах заплечных дока,
и мне сказал знакомый врач —
лечить – одна морока.
и из последних слабых сил
держался я вначале,
потом подушку укусил,
чтоб зубы не стучали…
страдал я, будто бы парша
моё терзала тело,
вокруг которого душа
летала и смотрела.

«Не потому не заживающая рана…»

Не потому не заживающая рана
горит в душе, когда уходит друг,
а потому, что он уходит рано
и без него ты сиротеешь вдруг.
А, впрочем, что об этом толковать,
О дружбе сказано давно и много.
Скрипит ночами старая кровать,