Читать онлайн Борис Ильичев - Рандеву

Корректор Венера Ахунова

ISBN 978-5-0053-6379-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

За занавеской

«Как дует из щелей, как будто в этом доме…»

Как дует из щелей, как будто в этом доме

зима себе нашла приют до лучших дней.

Дом пуст, в нём никого нет, кроме

замёрзших лар, вещей и их теней.

Ноябрь шевелит на окнах занавески,

И кажется, по ним скользит печальный взгляд.

Здесь жили мы с тобой и хлебные довески

делили пополам, и пили чай в пригляд.

И я (иль призрак мой) бредёт по коридорам,

на ладан дышит дом, а ларам невдомёк.

Здесь времени следы причудливым узором

свисают со стены, свой доживая срок.

Ау! шепчу я юности далёкой,

но только ветра свист в распахнутом окне…

Дней частокол плывёт рекой глубокой,

а жизнь моя как будто снится мне.

«В приватном пространстве запретной любви…»

В приватном пространстве запретной любви

героям никак не сойтись визави.

Друг к другу идут через тысячи верст,

и каждый из них одинок, словно перст.

В их душах мерцают печаль и тоска —

к картине надежд не добавить мазка.

Меж небом холодным и тёплой землёй

в пространстве любви их недолог постой.

С горой никогда не сойдётся гора.

Их завтра похоже на их же вчера.

Две пешки на поле вселенской игры,

с небес им мерцают иные миры.

Два маленьких сердца стучат в унисон,

две маленьких жизни похожи на сон,

в котором уже неразлучны они,

а в вечности тают их ночи и дни.

«Ах, эти шалости ума!..»

Ах, эти шалости ума!

Игра в сомнения и муки,

обид напрасных закрома,

тоска в предчувствии разлуки,

размолвок долгая зима.

Ах, эти происки Судьбы!

Аттракционы без страховки:

то конь вдруг встанет на дыбы,

затвор заклинит у винтовки…

болты срываются с резьбы.

Ах, эта страсть проникнуть в суть,

взять перевал, дойти до цели,

решить вопрос не как-нибудь,

а чтоб зеваки онемели,

и свой пройти достойно путь.

Какой причудливый маршрут

судьба порою выбирает —

как будто ветер парашют

уносит вдаль и вдруг стихает,

а под тобою степи жгут.

«Когда воротишься назад – туда…»

Когда воротишься назад – туда,

Где был, спустя всего полвека,

То ахнешь! – что творят года?

меняют местности и человека,

Так, даже страшно вспоминать.

Кругом портреты бывших нищих,

концы с концами сводит знать,

домов и улиц не узнать.

Бокал вина, в руках холодный грея,

ты будешь всюду избегать зеркал,

чтоб не увидеть Дориана Грея

и в амальгаме времени оскал.

И в прошлое плотней закрой окно,

ушедшим ты не сможешь надышаться,

но можешь паркам спутать волокно.

Тогда оно ведь может и порваться.

«Мадам! Я знаю, Вы не любите стихов…»

В.

Мадам! Я знаю, Вы не любите стихов.

Вы мне признались в том «сумняшеся ничтоже»,

Как не люблю, мадам, и я чужих грехов,

Тем паче тех, что на мои похожи.

Но верю я, мадам, что Вам легко понять,

Что от пера, как от грехов, не воздержаться…

А, впрочем, смысла нет о том болтать,

ведь проще написать, чем объясняться.

В поэзии есть лирика, а в лирике недуг,

известный всем весенним обостреньем,

когда «зелёный дым, пернатых зов подруг» —

Нам кажутся нездешним откровеньем.

Зима и лето – каждая синдром имеет свой.

Перечислять – запутаешься в штампах…

Для каждого белья есть свой раскрой —

к фигуре подогнать – удел талантов!

Засим прощаюсь. Жанр эпистолярный,

увы и ах! – совсем не мой конёк.

К тому ж страна, где Вы есть гость желанный,

немного далека для строк моих и ног.

«А когда перерубит лучом…»

А когда перерубит лучом

солнце лето на две половинки,

год умчит в никуда лихачом,

дни исчезнут, как в море снежинки.

Дни исчезнут, другие придут,

принося то ненастье, то счастье.

И привычный домашний уют

будет брошен тобой в одночасье.

Мир откроется будто бы вновь:

Краски ярче, прохладнее росы —

это нежная дама – любовь —

посетит твоё сердце без спросу.

Будь то в хижинах или дворцах

(она редко когда выбирает),

ей удобнее жить в двух сердцах,

а в одном она только страдает.

«Амур не выдаёт нам полиса…»

Амур не выдаёт нам полиса

на страхование от ран.

Он метит в вас пониже пояса

и жертву тянет на таран.

Вот Дон Кихот копьём прицелится —

честь Дульцинеи воевать,

но Санчо видит – это мельница,

А Дульцинеи не видать.

Не дружат Дульцинеи с Дон Кихотами,

поскольку Дон Жуаны им милей.

Зачем им Дон Кихоты с их заботами,

у Дон Жуанов – ласки горячей.

Года пройдут – всё успокоится,

от старых ран исчезнет след.

Прискучит Дон Жуану вольница,

оглянется, а Донны Анны нет.

«Буквы чёрные на белых листах…»

Буквы чёрные на белых листах

как вагоны в грузовых поездах,

что стучат на стыках рельсов тук-тук

в обещаниях встреч и разлук.

В этих звуках каждый слышит своё.

Мне же чудится дыханье твоё.

Только знаков препинаний не счесть,

потому и не понять эту весть.

Мы стоим, под нами мокрый перрон.

Над перроном хриплый кашель ворон.

Ну, а мы всё ловим стук поездов,

Пассажиров этот временный кров.

Строчки словно многорельсовый путь,

а куда он нас ведёт – позабудь,

лучше вовсе здесь не думать о том,

да и слёзы отложить на потом…

«Вот женщина за лёгкой занавеской…»

Вот женщина за лёгкой занавеской

На снег глядит и думает о том,

что нет пока такой причины веской,

чтобы навсегда покинуть этот дом.

Покинуть дом резонно, но отчасти,

Поэтому в глазах её тоска.

Бывает, нелюбовь нам заменяет счастье —

Картина есть, но нет последнего мазка.

А снег летит и голые берёзы

Как будто пухом укрывает на ночлег,

Она глядит, и призрачные грёзы

Плывут пред нею, превращаясь в снег.

«Губами солёными грешными…»

Губами солёными грешными

ласкала, целуя меня.

Я помню, как яблоком в трещинках

дышала та ночь сентября.

Однажды такою же полночью

искусан бессонницей в кровь,

припомню, какой я был сволочью

и первую в жизни любовь.

И море с закатами грязными,

которые шторм не отмыл…

Какими мы были с ней разными —

наверно, за то и любил.

Осталась в душе эта трещина,

хоть всё это было давно…

Любила ль меня эта женщина? —

теперь мне и ей всё равно.

«Дарите женщине мечты…»

Дарите женщине мечты,

дарите искренно и чисто,

ведь даже звёзды на монистах

не стоят женской красоты.

Любовь дарите слабым сим,

она их делает сильнее.

Дарите парки и аллеи,

дарите звёзды в небе им.

Дарите женщинам цветы,

и в дождь, и в ясную погоду.

Всегда, в любое время года,

дарите женщинам цветы.

Дарите чаще радость встреч,

и с нею радости общенья,

и немоту от восхищенья,

не стоит, право, их беречь.

Не стройте на дарах расчёт.

Он и бессмысленен, и зыбок.

Они надарят вам улыбок

и сердце, если повезёт.

«И я когда то проходил…»

И я когда то проходил

по этим улицам невзрачным.

Порою в настроенье мрачном,

порою над землёй парил.

Валились звёзды стылые с небес,

и остро пахло рыбою и влагой,

и пыл желанья разжигал в нас бес,

Опаивая нас любовной брагой.

Мне снились пароходные гудки

И девочек волнующие формы,

Огромный, словно жизнь, простор реки,

И 200 граммов хлеба детской нормы.

Я корку хлеба и теперь ценю —

А вкус её в мои проникнул гены…

За нелюбовь плачу свою пеню,

За детский стыд и первые измены.

Где женщины, что обожали нас?

Где нежных рук и губ прикосновенья? —

Как я был глуп, когда хотел быть груб…

Но поздние без толку сожаленья.

Пришла пора заснуть, и белый пароход,

винтами вспенив памяти остатки,

мне прогудит и уплывёт вперёд,

качнув волной былой любви заплатки.

«Когда смотрю в альбомах фотографии…»

Н. К.

Когда смотрю в альбомах фотографии,

то вижу в благородной желтизне

истории следы и географии,

героев, прикасавшихся ко мне.

Как изменялись формы их от времени:

дагерротип, велюр или картон.

И чаще бьётся жилка возле темени,

и струны времени меняют тон.

И что-то объясненья не нашедшее,

на миг не измеряемый ничем,

меня перемещает в то, прошедшее,

на миг, а мне б хотелось насовсем.

«Ты до сих пор не отдала долги…»

Ты до сих пор не отдала долги

Беспечной юности её смешным порывам.

И не тверди мне о годах, не лги —

ты поле минное – всегда готова к взрывам.

Ты ситцевый платок из васильков и ржи,

Который расстелил на поле ветер.

В душе твоей витают миражи,

и нежный взор по-детски мил и светел.

Порой, когда слеза туманит глаз,

рисую я сквозь дымку голубую

иную жизнь, совсем иной рассказ,

но в нём не точку ставлю я, а запятую.

Пусть день встаёт. Плести из судеб нить,

ещё заботливая Парка не устала,

не вырос виноград, чей сок дано испить

тебе, чтоб, захмелев, ещё моложе стала.

«Зачем мы пьём хмельной напиток знания…»

Зачем мы пьём хмельной напиток знания

и оторвать от звёзд не можем взгляд.

Любимая, как тщетны все старания

Хотя бы миг один вернуть назад.

В непознанной пустыне бесконечности

Не прорастают истин колоски…

Любимая, как краток путь по вечности

от первых слёз до гробовой доски.

А мы готовим по весне салазки —

сей парадокс немногим по плечу.

Любимая, рассказывай мне сказки,

Я лжи правдивой слышать не хочу.

Мой мир, моя скорлупка тонкая,

Вместилище восторгов и тоски,

в тебе и соловья есть песня звонкая,

безденежье и рваные носки.

А со двора в окошко ломятся сирени,

май хором птичьим дирижирует в саду,

любимая, мы куклы на арене,

но на арене всё же лучше, чем в Аду.

«И я когда-то верил в прочность уз…»

И я когда-то верил в прочность уз.

Считал любовь подарком свыше,

и если в покер выпадал мне туз,

то ставки поднимал всё выше.

Теперь всё чаще мысль о нелюбви,

о зове одиночества утрами…

Любовь! – тебя ведь сколько ни зови —

ты лишь зола над бывшими кострами.

Тщета попыток наводить мосты,

забытое искусство общежитий.

Пропавшее богатство простоты,

следы невоплощённости наитий…

Вот жёлтый глаз на лбу у фонаря,

ждёт хитроумной мести Одиссея…

Стекает с крыши вниз полузаря,

и сеет мелкий дождик, ничего не сея.

И вот, себя воспоминаньем грея,

жму клавиши и жгу потом листы.

При взгляде в зеркало я Дориана Грея

с усмешкой узнаю знакомые черты.

23.08.2019— 21.09.2019

«Он глаз открыл – увидел потолок…»

Он глаз открыл – увидел потолок,

потом открыл другой – увидел плечи.

Натопленными на ночь были печи,

но был прохладен женский локоток.

Он видел сбитый к шее пеньюар —

– по-сельскому – нательную рубаху.

Уж сколько лет он неподвластен страху

перед всесильной женской наготой.

Давно пришли иные времена.

Что их черёд настал – понятно тоже…

Быстрее сушатся шагреневые кожи,

И в юбилеи превращаются года.

С рожденья платим за грехи налог,

а толкованье слов совсем не знаем.

Влюблённости любовью называем

и, вынырнув из сна, глядим на потолок.

В избе ещё тепло, и позвоночник печи

Трещит суставами, ведь и они в летах.

Под стрехою дом расправляет плечи

И машет флагами развешенных рубах.

«Были хлопоты напрасные…»

Были хлопоты напрасные,

дом казённый, дама пик.

Ночи страстные, опасные,

паровозов долгий крик.

Были встречи и прощания

и сомнений тяжкий груз.

Были тайные свидания,

был и с луком карапуз.

Тетиву, шутя, натягивал,

и – не целясь, прямо в грудь,

а потом, смеясь, отчаливал —

дальше сам, мол, как-нибудь.

Пели песни колыбельные

в пальцах ветра провода,

и летели безразмерные

дни, недели и года.

Наливалась в кружки водочка.

был костёр и жар ланит,

но «любви до смерти» лодочка

часто билась в прах о быт.

Вот и я не раз крушение

испытал под зов сирен

(что ни песнь, то искушение)

и псевдолюбовный плен.

«Мы начали свой путь в эвакуацию…»

Мы начали свой путь в эвакуацию

по морю – вбок, потом по рекам вверх,

собой являя цель для авиации

с заданьем боевым убить нас всех.

Красивые лучи по небу ползали,

стучал машинкой швейной пулемёт.

мы на руках у мам и бабок ерзали,

и как мы выжили, сам чёрт не разберёт.

На верхней палубе пелёнки вешали

и в трюмах среди стай голодных крыс

мечтали хоть куда, но только пешими,

но длился долго наш речной круиз.

А взрослые нас палубой не тешили —

в трюм гнали от свинцового дождя.

Мы плыли, как рабы вповалку смешаны,

Вперед

Читать онлайн Борис Ильичев - Рандеву

Похожие книги