Я молчала и слушала, напустив на себя задумчивый вид, и не торопилась с ответом, чтобы заставить собеседника понервничать. Обычно, когда вот так долго смотреть на него, словно прикидывая, выдержит ли верёвка вес его тела, противник не выдерживает.
Лорд Фарман отставил повторно опустевший бокал и спокойно выдержал мой взгляд, однако не проявлял более дерзости.
— И от кого же вы, ваша светлость, хотите избавиться моими руками? — спросила я насмешливо. — Я хочу знать также, почему не сделали этого сами. При ваших-то возможностях!
— Я сама откровенность, ваше величество. От моей шестой жены. От Каталины, вашей фрейлины.
***
— Ваше величество, вы, должно быть, заметили, что Констанция во всём старается вам подражать, — сказала Адамина, леди Кейтарская, когда готовила меня к очередному пиру.
Она по-прежнему оставалась моей главной фрейлиной и была предана своей королеве, как никто из женщин Лесной страны. Преданность окупалась моим хорошим отношением к её незаконнорождённой дочери, Эрлин, которую она прижила от короля.
Я давно простила Адамину. Она не была виновна в том, что её первой положили на алтарный камень Высокого Бога, чтобы окропить его девственной кровью. А потом на него возлегла я, доказав моему мужу, что всё ещё невинна.
Я обманула жрецов, но не мужа и не Богов.
До сих пор мне кажется, что мой первенец, мертворождённая девочка, поплатилась за блуд с Эсмондом. Впрочем, это кажется ужасным, но я не о чём не жалела. Эсмонд стал моей отдушиной и спасением, моей надеждой и верой в хороший исход нескончаемой борьбы.
Когда я побеждала одну соперницу, на горизонте появлялась другая. Но я всё ещё не могла к этому привыкнуть: когда-то мечтала быть единственной и дарить себя мужу.
Глупые наивные несбыточные мечты, не имеющие ничего общего с реальной королевской жизнью.
— Странно, что ты не говоришь, что Констанция на меня похожа, — грустно ответила я, смотря в зеркало.
— Что вы, ваше величество! Нет у неё ни вашей стати, ни красоты, — пела рыжеволосая Адамина, и мне было это приятно. Я и сама считала так же, но недооценивать соперницу не собиралась.
Неважно, как выгляжу я или она, пока глаза короля, устремлённые на белокурую деву с каплей голубой крови, светятся счастьем и желанием получить её вожделенное тело.
И пиры, которые Анкильд ранее ненавидел от всей души, стали настолько частыми, что среди знати поговаривали: «Король, победив болезнь, теперь боится спать в темноте и остаться в одиночестве, поэтому ночами напролёт у нас теперь повсюду свет, музыка и танцы».
Мой муж изменился после болезни. Мне даже стало казаться, что он внезапно осознал: жизнь скоротечна даже у королей. Завтра может не наступить. И теперь решил взять у судьбы всё, что мог.
И кого хотел.
Если даже Констанция заставила его так думать, сейчас это было неважно. Главное, что Фарман пообещал мне свою помощь. А я ему — свою.
— Скажи, какого ты мнения о Каталине? Не ведёт ли она себя заносчиво или неподобающим образом? Я всё никак не пойму, то ли она простушка, то ли хочет такой казаться, — осторожно спросила я Адамину, всё ещё решая, как поступить с шестой женой герцога-канцлера.
Он не настаивал, чтобы его жена ушла в Тень, как говорили мы о безвременно почивших. Вполне допустимо, чтобы она «приняла решение» удалиться в послушницы Матери-Богини. Это освобождало герцога от скандала и от пересудов.
