– Не упыряка, а лобаст. Это лобасты с когтями.
– По мне один хрен.
– Ну и что, – не унимался Ярец. – Ну и что, ведь он безвредный. А мальчишка?
Зверёныш загарцевал на коне. Что ему ответить? Кто-то сбегал на тот берег, нашарил у мальчишки кошелёк. Когда принесли, Зверёныш, не глядя, сунул его под седло. Серебра у них было уже предостаточно.
Дальше поехали тихо. Без игр, без хохмы и веселья. Кривые изгородки, жалкие входы, неглубокие мотыжные распашки одна за другой плыли мимо. Воздух, обернувшись ветром, пошевелил желтоватые волосы. Зверёныш оскалился:
– С каждым разом всё гаже и гаже, – решил он.
Двое на него оглянулись: Путьша недоуменно, а Ярец внимательно. Это были последние слова, когда Зверёныш был откровенен со своей ватажкой. Впереди открывалась жизнь, полная свободы, неподвластности и, кажется, ненужности. И она, эта жизнь, ему, семнадцатилетнему, очень не нравилась.
– Наймусь! – кричал посадский парень в овчинной шапке. – Конюхом, пастухом, в ночное! – парень размахивал открепительной грамотой от посадской общины.
На дворе коновала – гул голосов, то тут, то там вырывались куски разговоров:
– Соседушка, как в давешний год, ладно? Твой жеребчик к моим кобылкам, а мой – к твоим, договоримся?
– Два косяка, хорошо будет… Ладно уж.
Лето близилось странное, нелепое, но упускать его и лишаться приплода никто не хотел. Коновалов двор и слободская площадь за ним заполнились народом. Коневоды, несмотря на снег, приготовляли к летней поре табуны.
– Венцизслав! Венциз! – коневоды, оглядываясь, звали именитого конновладельца.
Венциз появился, да не один, а с двумя приказчиками.
– Пустил бы к себе на новый луг косяк, всего восемь голов…
– Мой луг – моя цена, – Венциз был молод, но важен, он уже подсчитал выгоду. – В неделю выпаса четверть золотника с лошади.
– Два золотника за один только-то выпас? Каждую неделю? – оторопели коневоды.
Венцизслав был спокоен. Приказчики записывали имена в книжках.
Какой-то слобожанин в вышитой рубашке подскочил к ним:
– От Изяслава есть приказные? От лешака старого. Пришёл хоть кто, нет?
На зов появился конновладелец, уже не молодой, с окладистой бородой и с животом, вылезшим из-за пояса. Слобожанин, увидав, в миг переменил голос:
– Ох, Изяс, Изяславлюшка, мне бы жеребчика твоего, производителя. Допустил бы, сердешный, кобылок моих расхолостить.
Изяс нахмурился, покрутил бородой и отомстил за «старого лешака»:
– Я за одну садку золотник беру. А коли у других дешевле, то к другим и иди, а мои кони ценные. Породистые!
Венцизслав тихо взял его за кушак, потянул:
– Изяс, – окликнул, – ты о жеребцах-то со мною договаривался, – напомнил.
Изяс обернулся, сложил руки на животе.
– А с тебя, мил человек, вот, именно с тебя возьму по пяти золотых. Не обессудь!
– Да как же это? – даже Венциз оторопел. – С других – по одному?
– А у тебя, мил человек, свои кобылки ценные, породистые. С моими жеребцами сведёшь – какой же приплод получится? Э-э, я себе убытков не желаю. Захотел мне на рынке соперником стать – плати.
– Ну, ты и леша-ак! – протянул Венциз.
– Лешак! Лешак! – закричали слободские. – Ворюга!
– Нечего лаяться, – Изяс нахмурился и уступил-таки: – Ладно. Давай по четыре и три четверти.
Венциз, досадуя и крепясь, качнул головой, конновладельцы пожали руки.
– Ра-атники едут! – ни с того ни с сего заполошно закричал посадский парень с открепительной грамотой.
