Двухколёсный возок перегородил въезд на мосток. Не возок даже – крупная тачка с оглоблями. У колеса на карачках суетился толстый купчик с сыном-подростком. В возке валялась солома – так перестилают глиняную утварь, когда везут на продажу.
– Здорово, торгаш! – Зверёныш начал забаву. Всадники закружили вокруг да около, растаптывая отмель и разнося песчаный бережок в грязь.
– Добрые люди, честные люди, – заёрзал купчик, зябко кутаясь в стёганку и то роняя, то подбирая снятую шапочку. Седенькая макушка вдруг залоснилась от пота. – Ой, здоровьичка вам и… доброго здравьичка, – запутался купчик.
Сынок его глянул волчонком из-под овчинной шапки и ничего не сказал. Проклятое колесо никак не вставало на место. Может быть, разрушилась ступица…
– Дядя, а переправа-то здесь, разве, не платная? Ой, что-то сборщика нигде не видно. Ты сборщика-то порешил, признавайся?! – парни скалились, весело поглядывая с сёдел.
Толстяк попытался засмеяться, а потом взмолился:
– Хе-хе-хе… Ну, добрые люди, много ли с меня возьмете, ну? Вон вас-то сколько, на всех-то и не хватит… С меня что взять? Другого кого поищите, а?
– А мы проверим, – Зверёныш наклонился, вытянул из ножен саблю и стал ворошить ей в возке сено. Сталь карябала по голой доске – и ничего более.
– Ты, дядя, часом не упыряка? – догадался кто-то. – Почему возок безлошадный? Где твоя лошадь?
– Дык нечисть он! – позже всех сообразил Путьша. – А ну выдь из-за возка и моего коня потрогай! Выдь, кому говорю!
Купчик бухнулся в ноги и, оборотясь к Зверёнышу, стал упрашивать:
– Добрый хозяин, помилуй! Добрый хозяин, спаси! Век помнить буду, – а сам всё бил себя в грудь, но вот только руки держал сжатыми в кулачки. Зверёныш с подозреньем прищурился.
– Пальцы мне покажи, – Зверёныш потребовал.
Шустрыми ручонками купчик вдруг что-то выхватил из-под сена и сунул пацану сыну.
– Беги!
Тот, придерживая баранью шапку, припустил по мостку.
– Держи, держи его!
– Кошелек ему отдал! Уйдёт.
Возок перегораживал въезд на мосток. Всадники носились вдоль отмели, не смея сунуться вброд. Купчик присел за оглоблями, готовый уже ко всему. Кто-то – Зверёныш так и не понял, кто, Путьша или кто-то из его подручных – выхватил лук. Мальчишка был уже на том берегу, всадник привстал над седлом и выстрелил. Мальчишка упал в кусты.
– А-а!!! – завопил отец, выдернул из-под сена жердь и полез на кого-то.
– Эй! – вскрикнул тот, кто получил по спине жердью. – Уймите его!
– Бей! Да бей же его! Он дерётся.
– Кистенём, кистенём его.
Купца кое-как убили. Труп с вывернутой шеей и разбитой головой валялся на мостках. Ярец что-то шевелил телячьими губами, оторопело глядя на труп. Зверёныш злобно оскалился и, отхаркнув, сплюнул. Парни слезли с сёдел, приподняв, сошвырнули возок в воду. Мосток открылся, Зверёныш мимо тела проехал на ту сторону. Конь, чуя кровь, в возбуждении фыркал.
Мальчишка был жив, стрела торчала у него из бедра.
– Надо же, – сказал кто-то, – а я метил в подмышку.
Зверёныш ударил саблей, добил и, брезгливо кривясь, вернулся на свой бережок.
– Зачем? – Ярец слез с коня и чуть не плача глядел на Зверёныша. – Зачем мы его? Это же забава. Он был добрый, смешной и толстый. А мы его так – зачем? Чего он сделал-то, а?
Кто-то из ватажки, пересилив себя, морщась, подошёл к трупу, разомкнул ему кулачок и поднял вверх руку с болтающейся кистью.
– Глядите! – на пальцах купчика вылезли коготки. – Это упыряка.
