– Здрасьтя.
– Здрас-с-сьте.
– А я Пахомыч. А тябя как звать, величать?
– А я Андреич.
– Твоя что ля квартерка?
– Моя.
– Хорошая квартерка.
– Хорошая. С видом на удобства.
– Это как, милок?
– А так, дедушка. Электричества и воды нет, газа нет, телефон не работает, унитаз тоже. Холод собачий, только буржуйкой и спасаюсь.
– Исть, наверное, хочешь?
– Не без того.
– Хошь мяшок картохи.
– Задаром? Конечно, хочу.
– Эк, соколик, ты разбяжалси. Задаром. Задарма только мыши плодятся.
– А что же я тебе могу взамен предложить? Мебель в печке пожёг. Компьютеры и прочую оргтехнику потырили. У меня и нет ничего.
– Я бы у тябя квартерку принял.
– Квартирку? За мешок картошки? Ну, дед, ты дал, – Сева искренне восхитился.
– А чего? Хорошая цена. Цельный мяшок картохи, – стал убеждать ходок.
– Да до смуты она на двести тысяч баксов тянула, – стал торговаться Андреич.
– До сму-у-уты, – протянул Пахомыч, – вспомнила бабка, как девкой была. Бяри мяшок. Картошка всяму голова. Вон, Евсеич трёшку за три ведра взял.
– Это что же, по ведру картошки за каждую комнату? Откуда же вы такие покупатели нарисовались?
– Мы пскопские. А чего? Сам же говоришь, что електричества и водицы нет. Одни гольные стены.
– Почему голые? С обоями, – перешёл в наступление Андреич. Ситуация забавляла его всё больше, – смотри какие обои красивые, в цветочек.
– Одними цвяточками не наисся, – убеждённо гнул свою линию Пахомыч, – давай так: мяшок картохи и вядро свёклы.
– Ага, и две морковки в придачу, – закапризничал жилец.
– Да что тябе ета квартерка, когда не сёдни завтрева ноги от голода протянешь. Подумай, сынок, не жадничай, не губи свою молодую жизнь. Ладно: мяшок картохи и два вядра свёклы. Запомни мою доброту.
– И что же ты с этой квартирой делать будешь, а, стервятник деревенский?
– Не твоя забота, малохольный. Нешто пожить не хочется? Жадные вы, городские. Уже в ушах ангелы поют, уже ноги не носют, а они всё за метры свои квадратные чепляются.
– И много ты, дедушка, квартир скупил? Если не секрет.
– Двадцать восемь. Одна к одной. Нравится мне ваш район. Лес рядом, опять жа пруды. Кончится смута, переедем семейством суда, заживём по-людски.
– И что же в двадцати восьми квартирах рассядетесь? Вот кулачьё.
– Не обзывайся, доходяга. Стоит, аж ветром шатает, а туда жа обзываться. Поселимся в двух квартерах, остальные сдавать будем.
– Дедушка, хочешь, притчу расскажу?
– Рассказывай, да не помри за ето время с голодухи.
– В одну деревню прилетел Змей Горыныч. Приземлился за околицей и давай выступать: «Не дадите пожрать – всю деревеньку спалю». Ну, народ собрал скудные запасы: молоко, яйца, хлеб и прочие припасы. Это Горынычу на один зуб. Опять грозит, если его не накормят, спалить деревню. Ещё по сусекам поскребли, принесли остатки съестного. Этого даже и на зуб не хватило. Разошёлся Змей Горыныч, последнее китайское предупреждение делает: «Не будет еды – не будет деревни». Выходит тогда из крайней избушки старушка и говорит, что у неё есть скатерть – самобранка. Ей кричат: «что ты медлишь, бабушка, тащи её скорей, спасай деревню». Принесла бабка скатерть – самобранку, расстелила перед чудищем. А он говорит: «заметь, у меня три головы. И у каждой аппетит, будь здоров». А скатерть выполняет любой заказ, каждой головы. Хомячил Змей Горыныч хомячил, трескал, трескал, молотил, молотил, лопал, лопал. Наконец, налопался. Отвалился. Ясное дело, после сытного обеда погадить надо. Отошёл в кусты, напыжился,… и разнесло ему задницу в клочья. Потому что хоть глотки и три, а задница-то одна.
