Распутин. Три демона последнего святого - страница 28

) нам сказал, что многие советовали государю просить посла отменить бал, во всяком случае не приезжать туда, но что государь с этим мнением совершенно не согласен; по его мнению… ходынскую катастрофу надлежит игнорировать… К моему удивлению, празднества не были отменены, а продолжались по программе… Все имело место так, как будто бы никакой катастрофы и не было… Решено было случившуюся ужасную катастрофу не признавать, с ней не считаться».

Неудачное начало и еще более неудачное поведение молодого царя…

Его супругу Алису, Александру Федоровну, в родном Дармштадте считали неудачницей и даже дали ей соответствующее прозвище «пехтфогель». Поначалу она росла веселой девочкой, но когда ей было шесть лет, ее мать внезапно скончалась. Смерть матери наложила глубокий отпечаток на характер Алисы, изрядно его подпортив. Сочетание упрямства и набожности с желанием подчинить себе всех и вся сделали юную принцессу поистине невыносимой для окружающих. Невыносимой настолько, что гофмаршал Гессенского двора в приватной беседе с русским послом в Берлине заявил: «Какое счастье для Гессен-Дармштадта, что вы ее от нас забираете».

Еще будучи невестой, Аликс записала в дневник своего жениха: «Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты – любимый сын Отца, и тебя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выяви свою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты».

Послушаем графа Витте: «Когда в 1905 году государь принимал решения, которые я советовал не принимать, я несколько раз спрашивал его величество, кто это ему посоветовал. Государь мне иногда отвечал: „Человек, которому я безусловно верю“. И когда я однажды позволил спросить, кто сей человек, то его величество мне ответил: „Моя жена“».

«У всякого благоразумного проси совета, и не пренебрегай советом полезным» (Тов. 4:18), сказано в Писании. Императрицу Александру Федоровну вряд ли можно считать настолько сведущей в делах государственных, чтобы она могла стать своему мужу-самодержцу полезной советчицей.

Император и императрица плохо знали свой народ, вернее – совершенно его не знали, будучи далеки от мыслей, чаяний и нужд подданных, но искренне верили, что народ и царь в России составляют единое целое. Умам их рисовалась умилительная классическая пастораль – помазанник Божий правит своим православным (и не только православным) народом.

Оба они считали, что «сердце царево – в руках Божьих», что между Богом и Его помазанником существует нерасторжимая мистическая связь и что не кто иной, как Бог, посылает царю знаки, руководящие его поступками.

Воля Божья могла изливаться с небес двояко – прямиком в сердце и душу монарха («Совесть моя меня никогда не обманывала», – утверждал Николай) или же достигать царя через «Божьих людей», далеких от страстей мирских и оттого близких к Богу праведников. Именно посредством «Божьих людей» и осуществлялась неразрывная связь самодержца со своим народом. Образно говоря, в этой системе, где император являл собой старшее начало, а народ был его любимым детищем, «Божьим людям» была уготована роль некоей условной пуповины, которую всячески пытались перерезать те, кто желал воспрепятствовать освященному самим Богом единству.

По мнению Николая Александровича и Александры Федоровны, единству царя и народа мешали две силы – аристократия и бюрократия.

Аристократы были чванливы, ленивы и алчны. Они ничего не давали государству, но требовали очень многого, уповая на древность своих родов и былые заслуги предков. Николай II терпеть их не мог, и в первую очередь неприязнь его распространялась на представителей высшей аристократии – своих дядюшек, которые вели себя с царственным племянником весьма грубо и бесцеремонно, а в государственную казну привыкли запускать свои хваткие руки столь же свободно, как и в собственные карманы.