— Надь, — поморщилась я.
— А что Надя? Ты правде в глаза смотри. Давно это у них. Пока ты дома его ждала, он чужую грядку окучивал… Ударник труда, чтоб его черти драли в хвост и гриву.
– Что делать будем? Глеб пообещал оставить меня без трусов. И даже заявил, — шмыгнула носом, — что меня вышвырнут из «Аэлиты», если он того захочет.
— Даже так? — клянусь, в этот момент в серых глазах подруги горело самое что ни на есть адское пламя. — Не боись, подруга. Мы своих в беде не бросаем. Это теперь дело чести. Прищучим твоего уебка.
***
Сказать оказалось легче, чем сделать. Следующие недели превратились в настоящий ад. Глеб решил пропустить меня через настоящую мясорубку, наняв адвоката еще более ублюдочного, чем он сам. Я не знаю, бывали ли более отвратные прецеденты в судебной практике.
Дошло дело до того, что Бессонов потребовал не то, что квартиру отдать ему, но даже подарки, которые он мне дарил за все годы отношений. Коих было не так уж и много. С легкой барской руки разрешив оставить мне шерстяную шкуру. И да, это он так обозвал моего кота.
Через месяц меня уже от всего тошнило, но с помощью Надьки я держалась. Ну и Мария поддерживала, конечно. Зато родная мать, когда узнала о разводе, окончательно от меня отгородилась.
У нас и так по жизни были прохладные отношения, а после смерти отца стали еще хуже. Мне иногда казалось даже, что это не моя мать, а еще одна свекровь. Уж очень она Бессонова любила.
Когда я впервые привела Глеба в дом, она аж расцвела и, наверное, впервые посмотрела на меня с одобрением и даже гордостью. Как же, в кои-то веки непутевая дочь сделала что-то стоящее. Нашла выгодную партию. Отец Глеба был топ-менеджером в одной из нефтегазовых компаний, а мать содержала элитную стоматологическую клинику. В общем, сын из такой семьи действительно хорошая партия для дочери бухгалтера и лаборанта.
Как же она меня доставала в то время, когда мы с Глебом встречались. Постоянные нотации. Надень то, сделай макияж такой. Хлопай глазками, крути попой, заманивай. А после мать вообще предложила подстроить беременность. Например, проколоть презерватив или попросту затащить его в постель по пьяни.
После этого я не разговаривала с ней пару недель. И вообще бы съехала из дома в общежитие, но папа вовремя заставил мать закрыть рот и уговорил меня остаться дома. Подначки свои она прекратила, но мне было уже все равно. Я окончательно перестала воспринимать ее как мать.
Что-то внутри оборвалось, какая-то нить, что по идее должна связывать родителя и ребенка на протяжении всей жизни. Но увы, это явно не про меня и Екатерину Фёдоровну. Я даже в мыслях стала звать ее только так, по имени-отчеству.
После нашей свадьбы чуть полегче стало, все же жить мы стали отдельно. Сперва в одной из квартир родителей Глеба, а потом уже переехали в собственную. Хотя мать все равно считала своим долгом если не прийти, то позвонить по телефону и начать поучать меня на тему того, что я должна холить и лелеять Глеба. Что ему дарить, что готовить, как вести себя, чтобы такой мужик от такой как я не слинял.
И вот, узнав о разводе мать взъярилась до крайности. Сильно подозреваю, что ее накрутил и ожесточил против меня Глеб, поскольку все месяцы, что мы провели в судах, она ежедневно трепала мне нервы. Скандалила, упрекала меня, говорила какая я никчемная и неблагодарная.
— Хватит таскать мужика по судам, — начала она разговор после одной из судебных сессий. — Дай ему жить спокойно.
