Распятый дервиш - страница 9

сам превращаюсь на мгновенье

в подобье жадного огня,

который сжег огромный город

внутри меня…

«Снег, снег, снег тает на лицах…»

Снег, снег, снег тает на лицах,

тонкий смех в водах струится.

Дон, Дон, Дон – родина предков.

Под погон – пули отметка.

Сколько вод в небыль уплыло,

столько здесь всякого было.

Не познать прошлого память,

не унять чёрное пламя.

Берегли честь и свободу,

в полземли – путь до восхода.

Шашки вон! – к бою из ножен,

только конь верный стреножен.

Только свист вражьей нагайки,

в лагерях вышки да пайки.

Вся страна – красное знамя.

Сатана, что сделал с нами?

Ныне рубль – честь и награда,

мёртвый гул – колокол ада.

Дон, Дон, Дон – тихая речка,

под погон пулей отмечен.

«По улицам белым, по улицам сонным…»

По улицам белым, по улицам сонным

бредут одинокие липы, сутулясь,

навстречу январским полунощным звонам.

И негде укрыться в безлюдности улиц

от белой неоновой стражи порядка.

И жадные хищные плети ознобов

сдирают кору, словно с девушек платья.

Струятся позёмки пушистые прядки,

крепчают холодного неба объятья.

Но где же рассвет до привычного серый?

И кажется: прячется рядом разгадка

любви и жестокости, страха и веры.

Третий Рим

Рим конца и Рим начала,

где история без дна,

где потомки Марциала

бродят в поисках вина.

Где любой правитель – Август,

где любой мыслитель – шут,

где, конечно, я прославлюсь,

если раньше не сожгут

или на кол не посадят,

иль кнутом не засекут.

Здесь словами знатно гадят:

реки чёрные текут

с языков,

газет,

плакатов,

в блеске улиц и витрин.

Рим дельцов, поэтов, катов –

я твой раб и господин!

«Мы живём, ожидая кончины…»

Мы живём, ожидая кончины,

выбрав ноту на множестве клавиш.

Умереть – не простая причина, –

как уйдёшь ты и что оставляешь?

Вспоминая о прожитой жизни,

не забудь, ничего не воротишь.

Время также чумно и капризно,

пулей срежет, как птицу на взлёте.

Лишь в полёте пути к воскрешенью,

да ещё не пропитая совесть.

И готовится к самосожженью

про Содом современная повесть.

Чьи-то мутные сполохи мысли,

всякий лезет в «гуру» и «махатмы».

Не покаявшись, люди прокисли

в склочных сварах за золото жатвы.

Словотворчество ныне не в моде.

А зачем, если мат узаконен?

Люди! Люди! Вернитесь к природе

и послушайте стон колоколен.

Знамя в виде петли на осине,

но Госдума почти не картавит.

Верю я, нас Господь не покинет,

только бесы по-прежнему правят.

«Я ищу свой философский камень…»

Я ищу свой философский камень

в категории совсем не философской.

Сам себе Иуда, Фауст, Каин.

Сам себе Калигула московский.

Сам себе убийца и спаситель,

я мечусь меж небом и землёю.

Где ж моя священная обитель,

где шаги с немилой к аналою.

Лить слова на ветер – что за дело?

Не достойно плакаться мужчине.

Но окошко в зиму запотело –

старый век готовится к кончине.

А вокруг пиры и карнавалы,

а вокруг улыбчивые маски.

И с трибун лепечут зазывалы,

в диаграммы тыкая указки.

И никто из них мне не ответит

почему с немилым к аналою

прошагала Русь?

А месяц светит

погребальной свечкой надо мною.

Пегас

Я возник из тела Горгоны,

словно ангел, крылат и светел.

Я проник в этот мир бездонный,

как в поля проникает ветер.

Я на грани и тьмы, и света

вечность в клочья разбил копытом.

И живу я в мечте поэта

как примета

и как молитва.

Я приду, как стихия света.

Я приду, словно тьмы стихия,

если ты подружился с ветром,

если мучает ностальгия.

И тогда приготовься к бою,

потому что вместо иконы

ты увидишь перед собою

ослепительный взгляд Горгоны!

«Кленовый лист – моё спасенье…»

Кленовый лист – моё спасенье

Назад Вперед

Распятый дервиш - страница 9

Похожие книги