Рассинхрон - страница 10

– Ты сказал, что ты – библиотекарь, но чем именно ты занимаешься, переписываешь всякие бумажки, месячные отчёты?

– И этим тоже, – уклончиво ответил я.

Аня внимательно посмотрела на меня, будто оценивая. Я наблюдал, как в её характере проявляется некая надменность, но пока ещё никак на это не реагировал.

– Спасибо тебе за отзывчивость, но, знаешь, с нами непросто, мы – творческие люди, я – художник, а Антон – режиссёр, и это значит, что искать его надо не среди пассажиров корабля, а во всём бескрайнем морском пейзаже за бортом, его следы – не на тропе в джунглях, а вне её, понимаешь?

– Кажется, да.

– Поэтому я и не представляю с чего начать. Вот дадут мне завтра этого чувака, и мы начнём с ним тыкаться, пытаясь повторить маршрут Антона в какую-то затерянную бухту, куда ещё неизвестно, доехал он или нет…

– Аня, в любом случае – дорога туда одна. И это обитаемый остров, тут везде люди и, как уже тебе сообщал, я умею с ними говорить.

– Это твой талант? – она засмеялась.

– Я не шучу

Бутылку пива – как и всем остальным посетителям этого места – мне выдали в мягком цилиндрическом чехле, придуманном для того, чтобы не брать рукой влажное стекло, усеянное крупными каплями, как в рекламном ролике. Из-за жары конденсат на нём выступал с такой силой, что на столах расплывались круглые мокрые пятна, а само пиво стремительно нагревалось. Его приходилось пить быстро, но когда я заглотнул сразу половину, то осознал – раз ты желаешь прикоснуться к чужим историям, надо хоть немного приоткрыть доступ и в своё секретное отделение.

– Хочешь, кое-что покажу тебе прямо сейчас? – теперь я тоже улыбался и сверкал на неё пьяным блестящим взглядом.

– Ну, давай.

Я вздохнул сначала диафрагмой, а затем животом, как при глубинном погружении, и попросил её:

– Опиши мне своё первое детское воспоминание.

Обычно через подобную доверительную просьбу я и открываю шкатулку разума своего собеседника, для меня её вид напоминает внутреннюю часть пианино – пространство с натянутыми струнами, где покоятся цепи наших нейронных передач – узкие тропы, обжитые дороги и широкие автострады, проложенные непрерывными мыслительными процессами.

Аня хмыкнула.

– Ну, чего тут вспоминать… я разрисовываю фломастером обои в коридоре нашей квартиры на Фрунзенской набережной, у меня такое радостное возбуждение, я жду маму с папой, чтобы показать им свою работу и не понимаю, почему они в ужасе, неужели им не понравилось?!

– Отлично, – теперь я понял, что уже «прихватил» её, – А теперь – самое стыдное из последних.

– А это тебе зачем? – насторожилась Аня.

– Ты ведь должна знать, что именно я умею.

Конечно, существуют такие вещи, о которых и самому себе напоминать страшно. Они медленно парят среди наших мыслительных терзаний, погружаясь в глубину памяти, но не лежат там, как на дне колодца, а запираются в дальние выдвижные ящики, психологи называют это вытеснением. Поэтому, чтобы не казаться человеком, который склонился над тобой и выпытывает, я старался не смотреть ей в глаза.

Как правило, это успокаивает собеседника, а мне даёт возможность проскользнуть по его струнам, вот и сейчас, определив по звуку самую гулкую – ту, что занимает мыслительный процесс именно сейчас, я прихватил её и стал медленно, осторожно подтягивать или «настраивать», ожидая, как она запоёт.

– Я его обманула, – начала Аня после недолгой паузы, – А он считает, что предала. Нас взяли вместе на один проект, сильно ожидаемый, из-за него мы отказались от другой работы, более постоянной, но скучной, только потом его – ещё на стадии предпродакшна – заменили новым режиссёром – они не смогли там с главным продюсером договориться, а я не ушла вместе с ним, а осталась, потому что для меня это тоже было очень важно. Тогда он обиделся и уехал сюда, написал мне, что хочет расслабиться и поплавать. А новый режиссёр набрал свою команду и меня перед самым началом съёмок слили из постановки, так же подло, как и его… И, конечно, да – я жалею, что с ним не ушла, тогда бы он сюда не уехал, но вот теперь и я здесь, а его нет!