– Если я скажу, что почерк аналогичный, включая инъекции, я окончательно испорчу ваше утро, – вмешался Харт.
Доктор Ллевелин подтвердила его слова молчаливым выразительным кивком.
– Вы сказали, он убьет сразу, если получит от нас то, чего хотел, – мрачно напомнил Клеман. – Что он от нас получил?
– Повод. Разрешение ему не нужно.
– Конкретнее, док, – нетерпеливо одернул его Марс.
– Его увидели фриком, его восприняли всерьез.
– Кто воспринял? – голос Клемана стал жестче, его начали одолевать подозрения. – Как он узнал, как его увидели?
Марса такой итог вовсе не удивил.
– Зеваки повсюду, – пожал плечами он, – соседка всем разнесет, полиция кругом.
Уилсон кивнул.
– Если бы кто-то сказал, что понял его задумку с порочным кругом зависимости с кишками или с этим парнем, – он указал на стол, – с нарциссической травмой от бабки, державшей его на поводке…
– Док, это больная фантазия психа, а вы психиатр, а не кинокритик.
Они разговаривают на разных языках – и это, к сожалению, нормально. Полицейский и детектив доверяют своим глазам, анализам из лаборатории и показаниям свидетелей, науке и формальной логике; мыслительный эксперимент художников, поэтов и философов вовсе не их метод.
– А что значат тогда кукла и воздушный змей? – подал голос Харт.
– Кукла это замученная погибшая невинная душа, – терпеливо ответил Уилсон. – С разбитым сердцем. Воздушный змей… – он на пару секунд задумался. – Недосягаемая мечта.
Воздушного змея без подсказки-вопроса судмедэксперта он бы не заметил – потому что каждый так или иначе судит со своего ракурса, – а, значит, перспектива альтернативного мнения однозначно полезна.
– Проблема в том, – продолжил он, – что я трактую это в своей системе символов. Я могу что-то не увидеть, потому что я с этим не встречался.
– Системе символов? – переспросил Марс.
– Набор значимых фигур, явлений, ассоциативный ряд между ними. Структурные элементы ментальной модели, нашей рациональной части психики, от которых идут связи в бессознательное. Система символов – набор ключей, рубка управления с кнопками, ментальная карта.
Марс вздохнул. Доктор Уилсон оказался упертым и упрямо стоит на своем, пусть и всегда готов объяснить, что он подразумевает под каждым своим словом – если его спросить.
– Я не читаю душу, я читаю модель мышления. Это, – Уилсон вновь указал на стол, уже начиная злиться, – его способ коммуникации.
– И он просит посадить его на электрический стул, – изрек Марс.
Харт все это время таращился на Уилсона – пусть и по выражению лица было непонятно, о чем он думает.
– Сэр, – обратился он к Клеману, – я могу высказать догадку?
Клеман аж открыл рот в гневном изумлении. Марс его опередил.
– Давайте все, сектор приз на барабане! – махнул он рукой, изображая ведущего телешоу «Колесо фортуны», а затем добавил, уже сквозь зубы. – Цирк какой-то.
– Доктор Уилсон, – мягко сказал Харт, – вы сказали, что кишка – это поводок. Но кишка, скажу очевидное, идет из живота. Вы рассматривали, что это может быть пуповиной?
– Пуповина и есть. Созависимая женщина, не дающая ребенку сепарироваться. Когда я говорил, я назвал свой символ… – Уилсон вздохнул. – Со своим значением. Если предположить, что женщина пожилая не просто так, что женщина это женщина, что обои и блюдца по причине, что кукла именно с золотыми волосами… Но и золотые волосы тоже могут быть метафорой. Я понимаю, что звучит непривычно.
