Я не возражала. Тогда в городе мне было скучно. И одиноко. А в деревне друзей найти проще. Потому что там людей мало. И все стараются держаться друг друга. В тринадцать лет я познакомилась с Яшкой. В четырнадцать он меня поцеловал.
Ну, а дальше – огни большого города и неоновый свет ламп. Яна толкнула меня локтем, проверяя реакцию. Нет, обстановка ничуть не будоражила. Но я постаралась натянуть на лицо улыбку и, ловко демонстрируя почти идеально белый ряд ровных зубов (природное богатство), прошла следом за ней к забронированному столику.
Заказ делала она. Я только кивала, смутно различая обрывки её фраз. Но когда передо мной поставили бутылку водки, всё-таки, удивилась.
– Ты и впрямь решила это заказать? – спросила я подругу.
– Конечно. А что такого? Ты же сама сказала, что готова попробовать всё, – невинно хлопая глазами с наращенными ресницами, произнесла подруга, перекладывая, тем самым, ответственность на мои плечи. Что ж, раз ты так…
– Наливай, – я протянула ей рюмку. – Но с условием: ты выпьешь это вместе со мной.
– А как же шампанское? – протянула она.
– После.
– Градус нельзя понижать, – напомнила Яна. Она, оказывается, знаток этого дела.
– Значит, с собой заберёшь, – уверенно заявила я. – А водку в одиночестве пьют только алкоголики. Я не спешу в их стройные ряды.
Яна засмеялась, как это часто происходило, когда я, думая, что говорю вполне серьёзные вещи, неожиданно вызывала у неё смех. Что ж, юмор – понятие двусмысленное. Очерчивает тонкие грани, заметить которые и разглядеть под силу не каждому. Не хочу сказать, что подруга моя тупа, но зачатки имеются. А впрочем, большего мне от неё не надо.
Мы схлестнулись рюмками. Не помню, чтобы я когда-нибудь пила из такой посуды. Яна взяла в руку дольку лимона, посыпанную сахаром, намереваясь закусить. Я решила, что лучше запить соком.
Но сделать этого не успела.
Залпом (я знаю точно, что лучше пить водку именно так) опрокинув содержимое рюмки, я потянулась за стаканом сока, чтобы как можно скорее перебить эту горечь, которую я даже проглотить полностью не смогла. Плохая была идея, подумала я, прежде чем, бросив взгляд на сцену, не увидела там знакомый силуэт. А когда дым вокруг него рассеялся, и черты лица стало видно отчётливо, я сделала судорожный глоток и… остановилась, так и не сумев добраться до спасительной жидкости апельсинового оттенка.
Русые волосы, схваченные сзади и стянутые в тугой хвост. Бледное лицо с горящими голубыми глазами. Идеально сидящий на нём костюм. Безукоризненная фигура. И он – само воплощение идеала и превосходства.
Я узнала этого человека. Ошибки быть не может.
Глеб Карамазов – отчим Есении.
Какого черта он только здесь забыл?
Глава пятая. Что сокрыто под вуалью
«Другого человека понять всё равно невозможно –
именно потому что он другой,
он мыслит по-другому и чувствует по-другому,
а ты пытаешься понять его
при помощи своих мерок»»
А. Маринина «Седьмая жертва»
Да, это был он. Ещё мгновение – и я убедилась в том окончательно. Его точёный профиль, орлиный нос и сам он – словно высечен из камня. Настоящее скульптурное изваяние, сделанное, явно, не руками любителя, но мастера. На свете есть красивые мужчины, и Глеб Карамазов – один из них.
Когда он повернул голову в мою сторону и стал, слегка прищурясь, сосредоточенно ощупывать своим взглядом пространство, я поймала себя на мысли, что, возможно, хотела бы стать им замеченной.
