Читать онлайн Ирина Брестер, Каролина Шторм - Надия. Жажда моя и боль

Сегодня накрыли позже обычного. На белоснежную скатерть, выглаженную безупречно, поставили три столовых прибора, кофейник, молочник, сахарницу, блюдо с печеньем.

Я не люблю кофе. Мне больше по душе обычный травяной чай из зверобоя, тимьяна, чабреца и липового цвета. Этот запах, этот вкус – они напоминают мне о доме.

Моём доме под открытым небом.

Мой генерал сидит, закинув нога за ногу, в плетёном кресле, и курит сигару. В его руках свежий выпуск газеты, который с утра доставляет почтальон. За отдельную плату к восьми ноль-ноль. Он с важным видом читаёт её, выпуская кольца дыма прямо в гостиной, а я в это время смотрю в окно и мечтаю о птицах.

Этой ночью они особенно хорошо пели. Я не могла спать. Вышла на балкон, открыв дверь настежь. Впустила прохладный воздух в спальню. Генерал спит в пижаме и под двумя одеялами. Жалуется на холод. Наверное, это старость. Я каждый раз ему об этом говорю, но он и слушать не желает.

Его выбор.

Мне, наоборот, жарко. Я выхожу в одной сорочке с босыми ногами и с удовольствием подставляю лицо ветру. Если генерал простудится, в этом буду виновата я. Его скверный характер не позволит вести правильный образ жизни, вовремя принимать назначенное врачом лекарство и почаще отдыхать. Но я не настаиваю. Быть может, так он скорее сойдёт в могилу, и я, наконец, получу свободу. Я слишком долго о ней мечтаю, чтобы отказаться.

Наверное, это плохо – желать кому-то смерти. Особенно своему ближнему. Но этот человек, с которым я делю постель, за столько лет не стал своим. Мы всё так же чужие друг другу, и смерть одного из нас станет для другого освобождением.

Мне хочется выйти в сад, пройтись босиком по мокрой траве. Там слышно птиц ещё лучше. Там можно убежать, спрятаться – туда, где он меня не найдёт. И я свешиваюсь через перила, готовясь к прыжку, но потом сама себя останавливаю. В соседней комнате спит Даня, и ради него я не могу сейчас уйти. Генерал всё точно рассчитал. Он знает, что я никуда не денусь, пока мой сын здесь, на его территории. И я остаюсь здесь, в его роскошной резиденции, в своей золотой клетке. Я ненавижу и этот дом, и его хозяина. Я никогда не прощу его за то, что он со мной сделал. И если бы у меня в руках сейчас был бы нож, я с удовольствием вонзила бы ему в самое сердце. Если знать наверняка, что оно у него есть.

Есть люди – птицы. Певчие, перелётные. Летают по свету, собирают знания, питают себя и других. Они живут под солнцем и каждый новый день встречают радостной трелью.

Я тоже птица, но с обрезанными крыльями. Мне нельзя летать высоко. Моё место – возле хозяина. Того, кто завладел мной против воли. Он получил всё, что хотел, кроме моего сердца. И что бы ни делал генерал, оно никогда не будет ему принадлежать. Его я разделила на двоих. Одну половину отдала своему сыну, вторую – …

Вторая слишком далеко и, кажется, потеряна безвозвратно.

А птицы поют и поют. И мне хочется думать, что они делают это ради меня. Я закрываю глаза и улетаю вместе с ними. Туда, где ещё можно быть счастливой. Туда, где снова взойдёт солнце.

Моё кхаморо.

– Надия, этот генерал глаз с тебя не сводит.

Бойкая рыжеволосая Джонка (Джофранка – полное имя) толкнула меня локтем и зашептала:

– Представительный. И одет хорошо.

Мельком взглянув в его сторону, я заметила:

– У него лысина пробивается. И волос седых полно.

– Ну и что с того? Говорят, если мужчина волосы теряет, значит, оставляет их на любовном ложе.

Я фыркнула в ответ.

– Интересно, сколько лож он посетил?

– Вот сама и спросишь. Генерал в этот вечер к тебе подойдёт и заговорит первым. Я это точно знаю. Джофранка – лучшая гадалка. Любому может судьбу предсказать! – и в доказательство она подняла вверх два указательных пальца, скрестила их и поцеловала.

– Вот и предсказывай ему, – посоветовала я. – А мне ничего знать не нужно.

Джонка придирчиво осмотрела меня и заявила:

– Ты недовольна чем-то, Надия. Посмотри – у нас сегодня праздник. Люди веселятся.

– Не у нас, а у тех, кто по ту сторону. Мы на этом празднике даже не гости.

– А ты бы по-другому хотела? – Джонка заулыбалась. – То-то я смотрю, генерал тебе покоя не даёт. А ты станцуй для него, Надия, и он нас всех золотом осыплет. Сразу душа начнёт радоваться.

– С таким – не начнёт, – хмуро ответила я. И, оставив Джонку, скрылась за ширмой.

Мне не по душе такие гулянья. Когда собирается толпа зевак, желающих поглядеть выступление нашей труппы – это дело привычное. Свист, улюлюканье, аплодисменты, а позже – отбивание ритма музыки ногой в такт. Мы – свободные люди, нам приятно выступать на улице, на площади, в поле – да где угодно, лишь бы не в четырёх стенах. А здесь – почти что клетка.

У генерала юбилей. Ровно пятьдесят. И отпраздновать он решил в своей летней резиденции на берегу Черного моря. Я знаю, это такая мода – зимой квартировать в городе, летом приезжать сюда. Генерал давно вышел в отставку. Накопил много денег. Он не работает и может себе позволить жить как угодно. Ну, а мы, кочуя из одного места в другое, вот уже третий год вынуждены жить здесь. Наш театр обеднел. На переезды денег не хватает. Баро продал половину имущества, что у нас было, арендовал земли. Ромалэ построили дома и вместе со своими семьями перебрались туда. Здание старого театра отдали нам. Всё равно им никто давно не пользуется. Крыша прохудилась, фасад покосился. Держится на честном слове. Но пока ещё стоит. И усилиями цыган восстанавливается.

Я всегда мечтала выступать в театре. Настоящем, большом. В детстве мама, заплетая косы, говорила: «Вырастешь, Наденька, будешь великой артисткой. Будут тебе рукоплескать зрители и кричать: «Браво!»

Потом мамка ушла. Сбежала с каким-то военным. Оставила в таборе дочку. Мне было лет семь или восемь, не помню точно. Баро взял под своё покровительство, запретил всем обижать сироту. А как я сиротой вдруг стала при живой матери, я тогда не понимала. Мне старая цыганка объяснила:

– Мать твоя сама себя прокляла. Роду своему изменила, с гаджо сбежала без благословения. Теперь не будет ей счастья ни в чём. И тебя её проклятая судьба коснётся. Хоть от матери ты отречёшься, всё равно после её смерти крест за ней подберёшь и будешь нести. И так до тех пор, пока не вымолит чистая душа у Бога прощения за твой грех.

Мне тогда сложно было понять весь ужас материнского проступка. Ясно одно: за грехи родителей отвечать будут дети. И с того самого дня, как мать моя сбежала (считай – для табора умерла), я на себя её грех приняла. И стала душа моя чернеть. Но поскольку осталась я сиротой, то Баро взял меня под свою защиту. А это значило, что никто не смеет мне вред причинить, пока я из девичьего возраста не выйду. Такие порядки были в таборе.

* * *

В небо полетели залпы. Яркими цветами расцветал салют. Они напомнили мне брызги шампанского на чёрном куске материи. Иоска поднёс мне бокал, и я, даже не взглянув, выпила его залпом. Странное совпадение, на вкус это и было шампанским. Кисло-сладкая гадость.

– Надия, сколько нам ещё осталось?

Иоске, как и мне, в резиденции генерала было неуютно. Он мог бы остаться в таборе со всеми, но решил пойти со мной. Друг детства. Не отстаёт ни на шаг. Точно привязанный. Цыганки шепчутся между собой: «Заговорённый!»

А мне совершенно ни к чему. Я в его красивые глаза смотрю и ничего не чувствую. Было время, Иоска, когда ты мог меня в жёны взять. А теперь опальная цыганка такому бравому ромалэ не нужна.

Не пара я тебе, друг Иоска. Не пара.

Джофранка помахала рукой, позвала снова на сцену. Вот она – мечта моя. Почти сбылась. Генерал распорядился организовать всё так, чтобы как настоящий театр выглядело. И сцену поставил, и ширмы. Музыканты по разным углам расселись, девушки замерли, платками окутанные.

Мой выход. Финальный танец.

От первых аккордов шампанское в голову ударило. Помутнел разум, ноги сами собой танцевать стали. Тонкое шёлковое полотно ярко-кровавого цвета обвилось вокруг стана. Волосы чёрные, похожие на змеи, лицо закрыли. Откинула прядь со лба, глаза широко открыла и… столкнулась с генеральским взглядом. А он, как коршун, не мигая, смотрит, голову наклонив набок, и не отводит взгляд ни на секунду. Так и вперился, словно почуял запах настоящей крови. Ох, у него и глаза! В такие один раз заглянешь – больше смотреть не захочешь. Вроде узенькие щелочки, серовато-голубые над кустистыми бровями (видно, в брови весь рост ушёл, а на голове уже мало что осталось). А сколько в этих щелочках всего намешано – и злоба, и жестокость, и какое-то больное желание всем обладать. Не нравится мне этот человек, ужасно не нравится! Вот назло тебе – получай!

И я расхохоталась ему в лицо своим заливистым смехом. А после – отвернулась и продолжила свой танец.

Не знала и даже не почувствовала тогда, что генерал за этот мой смех крепко ухватился. И сам себе обещание дал: цыганку строптивую с небес на землю вернуть, оглушить, а после на колени перед собой поставить.

Джофранка что-то нашептывала себе под нос, но я её не слушала и слов не разбирала. Мне какая разница, что у неё в голове происходит? Я своё дело сделала. Генеральских гостей позабавила. За этим нас и позвали сюда.

– Хороша цыганочка! – крикнул в толпе кто-то. – А ну давай ещё.

Не для тебя, хотелось ответить мне. А пока льётся эта музыка, которую я безумно люблю. Тогда и буду танцевать. Как только она прекратится, так и я уйду. Либо куда глаза глядят, либо куда ветер унесёт.

– Вилор Давыдович Сурков, – чинно представился он. Выправка, надо признать, знатная. Брюшко ещё не успел отрастить, хотя намеки на это есть. Ну, если будет и дальше так хорошо жить, то ждать недолго.

Без малейшего стеснения смеряю его насмешливым взглядом. Пусть думает, что думает. Мне ли бояться его недовольства и гнева?

– Может, и ты своё имя назовёшь? – спрашивает, не дождавшись ответа, генерал.

– А зачем оно тебе?

– Чтобы знать, как к тебе обращаться.

– А как ты хочешь? Можешь любое имя себе сочинить. Ну-ка, к какому я больше подхожу? Мария, может быть? Нет, оно слишком чистое для такой, как я. Лизавета? Нет, тоже не пойдёт. Ласковое. Мне бы что-то такое…

– Дерзкая ты, – сжав губы в тонкую линию, произносит генерал. – Правду твой хозяин сказал.

Я моментально закипаю.

– У меня нет хозяина, генерал. Мы – вольный народ. А рабство давно закончилось.

– Так ли? – теперь усмехаться стал он. – Некоторые добровольно в кабалу лезут. И ты, наверное, не святая.

– Куда уж мне? Смотри: кожа вся почернела от копоти. Это потому что я каждую ночь провожу у костра, глаз не смыкаю. А знаешь почему? Всё мне мерещатся чудеса. То из огня демон выпрыгнет и поглотит меня. То из кустов злой колдун вышмыгнет и с ножом кинется!

Я нарочно издала громкий вопль, и генерал, отшатнувшись, вздрогнул. Перекрестился, испуганный, собака. А потом, увидев пляшущие искорки в моих глазах, сплюнул с досады:

– Ведьма проклятая! Всё бы тебе дурачиться.