– Да ладно, – машу рукой. – Придёт сюда
ещё пару раз, получит отворот-поворот, и отвадится.
– Надия! – Баро встаёт так резко, что
задевает стол. И тот падает к его ногам. Я вздрагиваю, потому что знаю: в гневе
он страшен. Сейчас за косы меня будет таскать, а потом прикажет в погреб
посадить, чтоб охладилась там. – Тебе язык отрезать надо, чтоб не молола что
попало. Какая ж ты, всё-таки, глупая. Или не понимаешь, чем нам недовольство
генерала грозит?
Сердце забилось отчаянно. Баро шутить не
любит. Значит, дело может быть серьёзнее, чем я думала.
– Сурков тут всеми землями владеет. И в
Петербурге у него сила и власть. А ещё в самой столице связи. Если он захочет,
то с лица земли нас всех сотрёт.
– Не может быть, чтобы у простого человека
были такие длинные руки.
– У простого – нет. У генерала – да.
Ничего ты, глупая женщина, не знаешь. Зачем только на свет родилась? Одни беды
людям приносишь.
– Это ты у моей матери спроси – зачем.
Сходи в степь, могилу её отыщи, вырой и задай вопрос. Вдруг она тебе ответит?
Я тряхнула волосами и вышла из его дома. А
в спину мне неслись угрозы и проклятия.
Не привыкать.
Просидев ночь в холодном погребе, к утру я
застучала зубами. Одеяла мне никакого не оставили. Соломы тоже не постелили. Я
нашла камень и села на него. Так и просидела, не вставая, всю ночь. Холод до
костей пробирал. Из отверстия я видела пляску огня. Таборные развели костры и согревались.
Ночи стояли холодные. Лето никак не желало приходить. Но я терпела, стиснув
зубы, потому что знала: попрошу о помощи – значит, признаю себя побеждённой.
Не хочу.
А на следующий день крышку погреба
откинули, и я увидела протянутую ко мне руку.
– Выходи уже. Баро распорядился, чтоб
долго тебя не студили.
Я раскланялась.
– Спасибо драгоценному за щедрость и
доброту.
Стоял бы Баро рядом и слышал, что я говорю
– влепил бы пощёчину. По счастью, его не было.
– Ну, что ты такая вредная, Надия? – спрашивал
мой «караульный». – Чем тебе люди не угодили, что ты со всеми грызёшься? Над
всеми насмехаешься.
– А это не я сама. Это кровь моя кипит.
Понимаешь, я ведь проклятая ещё с малых лет. Сначала из-за матери своей. Потом
– из-за собственной слабости. Не могу по-другому жить. Всё у меня не так
получается. Мать гулящая и я гулящая. Натура такая. Так зачем мне хорошей быть?
Баро выглядел ещё более хмурым, чем вчера.
Садиться мне не разрешил. Смотрел, как я дрожу от холода, который ночью мне под
кожу проник, а потом спросил:
– Одумалась? Если нет – обратно посажу.
– Может, сразу меня из табора выгонишь,
чем мучить напрасно?
– Ишь, что придумала! Чтоб я тебе вольную
дал? А ты потом меня перед всеми людьми опорочила? Нет уж, сиди здесь. Пока я
жив, за тобой присматривать буду.
– Так я уже совершеннолетняя. Сама могу.
– Не можешь, – отрезал Баро. – Душа твоя
слаба и плоть. Ты однажды совершила грех. До сих пор отмыться не можешь. Второй
раз я тебе этого сделать не позволю.
– Ну, тогда посади меня на цепь. А что ещё
остаётся для бешеной собаки?
– Нет, Надия. Ты человек и жить должна
по-человечески. Садись теперь и слушай.
В этот раз я не стала перечить.
– Сегодня снова приходил твой генерал. На этот
раз ко мне. Сказал: театр собирается выкупить и всю землю нашу, на которой
табор стоит. Местные власти ему не откажут. А это значит, что в ближайшее время
придётся нам своё имущество собрать и пешими уйти отсюда.
