Внутренняя тюрьма представляла собой прямоугольное помещение в два этажа. Передняя стена, через которую мы вошли, была глухая, а в остальных трех виднелись двери, ведущие в камеры.
На уровне второго этажа вдоль всех стен шел узкий балкон с перилами, затянутыми до потолка металлическими сетками, а напротив входа лестница, ведущая вниз – на первый этаж.
Посередине стоял стол, за которым сидел военный.
Камеры, расположенные в виде буквы «П», начинались с правой стороны и с номера 75.
Я потом узнал, что нижнее помещение тюрьмы переделано в архив.
Итак, введя, меня поместили в камеру № 76, находящуюся с правой стороны.
Камера была прямоугольной формы, шириной чуть более одного метра и длиной около трех.
Напротив двери, у самого потолка, было маленькое окно, в которое вместо стекла были вставлены стеклоблоки, а снизу, с наружной стороны, приделан металлический ящик. Так что, наружный свет проникал в камеру через узкую полоску сверху, и ничего увидеть изнутри было невозможно.
С правой стороны стояла металлическая кровать, застеленная тюфяком, байковым одеялом и маленькой подушкой.
С той же стороны, между стеной и кроватью, стоял оцинкованный бачок (параша).
С другой стороны, при входе, в стену было вделано два крючка от вешалки, а между кроватью и стенкой стоял столик и табуретка, все окрашенное в серый цвет.
Кровать и столик были прикреплены к полу.
От столика до двери было три маленьких шага, а на двери прикреплены правила поведения заключенного.
В двери имелось маленькое четырехугольное отверстие (кормушка), закрытое дверкой, а посередине глазок.
Вот в эту камеру меня и ввели. И пробыл я там, в этой одиночной камере, в нарушение всех правил, три с половиной месяца.
Как только дверь камеры закрылась за мной, я почувствовал холод, я весь дрожал.
После принятого душа, в казенной одежде с мокрой головой, за весь день не имея крошки во рту, после перенесенного потрясения я «бегал» от столика к двери и обратно, чтобы согреться.
К «счастью» мне вскоре принесли в миске винегрет, кусочек селедки, черный хлеб и чай без сахара. Поев и попив, я немного согрелся и стал читать правила, приклеенные на дверях.
Я успел их прочесть раза два, когда открылась дверь, и надзиратель предложил мне книгу «Георгий Саакадзе», сказав, что завтра придет библиотекарь и выдаст мне книги по выбору.
Я не могу передать, как обрадовала меня книга, она помогла мне ни о чем не думать и собраться с мыслями.
Сев за столик, я начал читать, но тотчас открылась дверь, и меня предупредили, чтобы я сидел так, чтобы мое лицо было видно через глазок в двери, а ложиться в кровать до команды «отбой» не разрешалось.
Была такая тишина, что она оглушала.
Зажав руками уши и сев как мне велели – спиной к стене, а профилем к двери, я начал читать.
Немного почитав и замерзнув, я вставал, делал бег на месте, выкуривал папиросу и снова садился читать.
Наконец объявили отбой, и, раздевшись, я лег в холодную кровать.
Чтобы согреться, я натянул одеяло на голову, да и мешала горящая под потолком лампочка.
Но опять вошел надзиратель и приказал лежать так, чтобы голова была открыта и видима через глазок. Я лег так, как он велел.
Усталость взяла свое, но, когда немного согревшись, я стал засыпать, из соседней камеры послышались страшные крики. Я вскочил, а из соседней камеры неслись вопли с просьбами не бить и не мучить. И все это после ужасающей тишины.
