Расскажи про меня, Игорь! Метод Шадхана - страница 11

А пока мы смотрим остросоциальный документальный фильм о переселении воркутян. И сквозным действием, пружиной развития сюжета режиссер ставит поиски Тани на улицах Воркуты. Как вы думаете, нашел?

Даже странно, правда? А знаете почему? Он забыл, что прошло 45 лет, и вглядывается в лица 17-летних девчонок.

Вот такие казни египетские. Все на продажу. А разве иначе вы станете смотреть кино про чьи-то проблемы с переселением, если сами не живете в Воркуте? Такой ценой достигал он своей точной и проникновенной интонации, сопереживания героям любого своего фильма. Кто-то уходит в игровое кино, и Игорь много раз порывался. Но, кажется, в нем победил талант жить на виду у всех, наблюдать жизнь людей, искренне говорить с ними. Расскажи про меня, Игорь! Вот и о Тане между делом рассказал.

А потом в Воркуте он тяжело заболел. Его послали на консультацию в головной институт пульмонологии в Ленинград и там выдали диагноз: «туберкулез правого легкого в стадии обсеменения и распада». Оттуда не хотели выпускать, но он как-то уболтал врачей и утек. Шел неприкаянный по городу и по-новому смотрел на ленинградские дома, мосты, трамваи… Его озадачило выражение лица рентгенолога и слово «каверна», хотелось с кем-то поговорить, обсудить новость, но было лето, все знакомые в отпусках. Мама принялась хлопотать, собирая на стол, что же ты заранее не сообщил! Ему не хватило духу сказать маме про болезнь, и на следующий день он сел в поезд Ленинград-Воркута.

И.Ш…Как протекала моя жизнь в воркутинской больнице? Совершенно удивительные дни, я их вспоминаю как лучшие дни в моей жизни. День начинался с того, что в 9 утра, когда все позавтракали (на первом этаже были процедурные кабинеты, а на втором палаты), я слышал крик: «Шадхан, на выход!» Я выходил – стояла Кама Верхорубова с каким-нибудь пакетом. Я поднимался в палату наверх, только прилягу: «Шадхан, на выход!» Вторая знакомая, тоже что-то принесла. И так до обеда приходили пять-шесть-семь женщин разного возраста, и все что-нибудь приносили.

Н. Ш. Пусть отдохнет, подлечится. Мысль о том, что от этого умирают, он, как видите, выкинул из головы. Здесь пока его и оставим, иначе мне не связать концов. Все, что было до моего рождения, отделено в моем сознании каким-то психологическим водоразделом. Описывать поступательно развивающийся сюжет я вам не обещала, биографом его в прямом смысле не являюсь. В чем чувствую себя более-менее уверенной, так это в его творчестве, начиная примерно с 1978 года. Я видела эти фильмы и передачи своими глазами, читала прессу, знакома с его героями и коллегами, может потому меня и тянет скорее переместиться в эти годы, на твердую почву.

Окончательно в Ленинград он вернулся в 1970 году в возрасте тридцати лет.

Вся его оттепель случилась на Севере, вдали от столиц, не зафиксированная на пленке, потому что «живое телевидение» – штука, как сегодня сказали бы, виртуальная. Оттепель отпечаталась только в его мировоззрении, и, наверное, в мировоззрении его зрителей. Мне потом часто приходилось сталкиваться с людьми, которые помнили его со времен Воркуты или Норильска. Они говорили о Шадхане, как об опорной балке, на которую в городе опиралось общественное мнение. Его передачи вспоминают как самые острые, конфликтные, будоражащие. Лидер мнений, сказали бы сегодня. И это я слышу от пожилой сотрудницы банка, увидевшей мой паспорт с редкой фамилией и выдавшей вдруг монолог про Шадхана, и от нувориша, перебравшегося в столицу с «северов», – все свое детство он слышал о Шадхане в разговорах родителей, как о человеке безупречной репутации, символе честной журналистики. Но это устное народное творчество к делу, как говорится, не пришьешь, дайте нам посмотреть те передачи объединения «Контур». Нет тех передач. О его работе в Норильске поговорим позже с его коллегами.