Лишь одно колесо обозрения все еще продолжало однообразно крутиться с жалобным скрипом, но скорее по многолетней привычке, чем по желанию какого-нибудь посетителя. Единственный оставшийся здесь служитель, дядька в синем комбинезоне, никак не хотел покидать любимое детище и раскручивал, раскручивал его…
Наконец и ему стала невмоготу такая жизнь, и он, запустив в последний раз свое колесо, побрел усталой походкой к выходу, понурив голову и не оборачиваясь. Лишь за воротами парка он остановился в нерешительности. Там, где раньше стоял цирк шапито, не осталось ничего – ни широкого красного шатра, ни клеток с животными, ни ящиков с реквизитом. Только покосившийся забор позабытым сторожем все еще охранял унылую пустоту площади.
И тут до оператора колеса донесся топот чьих-то ног и гул заводившегося двигателя. Он поднял голову и заметил вдалеке целую колонну машин, отъезжающих в сторону городской окраины. Солидный толстый мужчина с пышными усами и папкой под мышкой последним усаживался в автомобиль в самом начале колонны. Оператор поспешил к нему.
– Прошу прощения, – окликнул он толстяка. – Куда это вы направляетесь?
Мужчина свысока поглядел на странного прохожего, погладил свой живот и гордо заявил:
– Дальше гастролировать. А вам, собственно, что угодно?
– А мне угодно знать, в какую сторону?
– На юг. А что?
Дядька в комбинезоне с подозрением покосился на собеседника и тихим голосом медленно произнес:
– Но ведь это опасно.
– Почему же? – с самым невозмутимым видом ответил тот. – У меня давно подписан контракт с городскими властями. Сейчас лето – самое время гастролировать на свежем воздухе. Я директор этого цирка и ожидаю много публики на своих выступлениях. А вы кто такой?
И оператор все рассказал о себе и своем замечательном колесе, которое он, к сожалению, должен покинуть.
– Но почему же? – у директора даже усы приподнялись от удивления.
– Все из-за войны.
– Какой войны?
– Как? Разве вы не знаете? Войны на юге.
У директора цирка папка выпала из рук. Ни он сам, ни артисты его цирка, разъезжающего по всему миру, знать не знали, что в нем творится. И только сейчас он узнал, что наступившее необычайно жаркое лето утомило всех людей на свете, вселив в них злобу и ожесточение. Его пагубная сила особенно повлияла на души южан. Там и развернулась междоусобная война, не собиравшаяся никак заканчиваться, впрочем, как и сам бесконечный знойный день, задержавшийся на все лето.
– Неужели вы не слышали никаких взрывов? – недоумевал взволнованный оператор.
– Как же, слышали. Но мы думали, что это салют в честь праздника…
– Салют, – уныло повторил расстроенный дядька. – А вы разве не видели, что народ не идет на представления?
– Как же, видели и потому торопимся уехать. Не стоит терять время.
– По машинам! Трогаемся, – услышали они голос водителя.
Дядька-оператор с поникшей головой отошел в сторону.
– А вы теперь куда? – спросил его директор, все еще не решавшийся сесть в машину. – Поезжайте с нами, будете служить в цирке до лучших времен.
У оператора лицо засияло радостью.
– Я согласен, только мне бы на север…
Толстый директор стоял в замешательстве с поднятой с земли папкой и уныло обвисшими усами.
В этот момент где-то за пределами парка раздался оглушительный взрыв. В вагончиках зазвенели стекла, задрожали клетки с животными. Недолго думая, оба случайных попутчика заскочили в автомобиль, и колонна, подгоняемая страхом, поспешно тронулась прочь.
