Боль обрела силуэт не только для троих мужчин и женщины, беззвучно слушающих его, но и для него самого, до сих пор не способного в себе эту боль распознать.
– Что-то можно написать даже ни о чем. Вопрос – как! А наличие интересного материала и определенные способности, позволяющие перенести его на бумагу, не делают человека писателем. Иногда требуется написать целую книгу, чтобы в этом убедиться, – серьезно сказал отец.
– Мало кто из известных и даже знаменитых писателей сделался таковым после первого произведения. Толстой учился сначала на факультете восточных языков, а затем на юридическом, так и не закончив ни того, ни другого. Чехов в гимназии дважды оставался на второй год. Не нам тебе, эксперту по литературе, говорить об этом. Подобный литературный образ фигурирует во многих произведениях. Даже мне, не самому изощренному поклоннику изящной словесности, хорошо запомнился Мартин Иден почитаемого тобою Джека Лондона. Можешь не сомневаться, что многое в описании этого грубого, постепенно отшлифовывающего себя моряка, такой мэтр литературы как Джек Лондон позаимствовал из собственного опыта, – продолжил он.
– А что касается тем, стержней и героев, то это дело наживное, – добавила бабушка. – Посмотри вокруг себя, посмотри внутрь себя. Нам свойственно не замечать многого, однако я уверена, что у всех есть что рассказать или о чем написать. Не всем, однако, дано это увидеть и понять. Если ты хочешь стать настоящим писателем, то тебе недостаточно просто идти по улице. Тебе нужно задаваться вопросом, что стоит за тем, что ты видишь, и что к этому привело, – сказала бабушка. – Нужно искать нечто… вроде причинно-следственной связи, отражающейся в любой сцене.
– Сара, ты почти дословно процитировала Шопенгауэра, – сказал дед. – Когда ты слушаешь чей-либо рассказ, ты должен задаваться вопросом: стоит ли этот товар огранки и какой бы ты ее хотел видеть? – добавил он.
– Хорошие идеи характеризуются тремя основными компонентами: они появляются редко, пропадают быстро, и тем, что они… хороши, – вставил отец.
– Настоящий человек искусства сможет подчеркнуть и передать то, чего обычный человек не заметит. Для того чтобы создать что-либо, необходимо обладать умением терпеливо прислушиваться к собственной фантазии, – сказала бабушка, улыбаясь и слегка кивая деду.
– В наше время никому не дано создавать новые сюжеты, и лишь избранные способны оформлять их по-новому, – вставил отец.
– Каждое новое событие ложится на наш психологический облик, как дополнительный археологический слой, покрывающий предыдущий, раскапывая который, нужно ничего не повредить, – сказал дед.
– Интрига, приключение, афоризм – все это литературные «специи». Маленькие, незаметные моменты счастья одного частного лица по сравнению с большими и редкими счастливыми жизненными событиями так же незаметны, как и повседневные маленькие чудеса в сравнении с великими чудесами истории, многие из которых тоже далеко не все считают таковыми. Разве они не достойны описания? – произнес прадед. – В любом случае, хорошие книги позволяют нам забыть на время нашу далеко не дружественную среду и создают внутри нас иллюзию некоего внутреннего уюта.
Ной слушал как зачарованный. Он ощущал себя новорожденным младенцем, вокруг колыбельки которого собрались самые близкие, беспокоящиеся о нем люди.
В комнате воцарилась тишина. Ной понял – от него ждут, чтобы он сказал что-нибудь. Он еще раз оглядел всех: отец, еще без очков, гладко выбритый, в консервативно-строгом темном костюме, как если бы он собирался в суд; прадед с едва заметно искривленным носом в традиционном лапсердаке и высокой бархатной ермолке; дед с небольшими усами, редковатыми волосами и в модном для своего времени костюме; и конечно, бабушка с аккуратно уложенными слегка седеющими волосами в скромном темном платье. Все они молча и внимательно смотрели на него в ожидании.
