Кира не представляла раньше, что обладает настолько развитым воображением. Наверное, стоило бы подумать о том, чтобы стать сочинительницей триллеров – хоть какая-то польза была бы. Достаточно было бы записывать свои сны…
Она стоит в темноте перед зеркалом, и оттуда, из глубины, как из вязкой болотной топи, тянется что-то черное и злое. Она не видит, но знает, что Егор – у нее за спиной, и если эта неведомая сила все-таки дотянется и войдет в нее, то она (или уже не она?) обернется к мужу с кривой, недоброй улыбкой.
Когда Кира просыпалась, то не испытывала облегчения. Она тихо выскальзывала из постели и бездумно слонялась из комнаты в комнату. Дом, такой просторный и светлый днем, при электрическом свете казался заброшенным и необжитым.
Наяву она чувствовала то же самое, что и во сне: муторную тревогу, настоянную на ощущении собственного бессилия… и колючего стыда. Она ведь заранее готова была обвинить невесть в чем не просто кого-нибудь – любимого человека. Это ли не предательство, если Егор на самом деле не хочет ей зла? Ведь не может же он на самом деле…
Она с ужасом понимала, что не уверена. Теперь – не уверена.
А как дальше жить с человеком, которому не доверяешь? Пусть даже все подозрения – неправда, пусть даже они никогда не оправдаются, все равно в душе навсегда останется эта червоточинка – тень сомнения. Сколько бы Кира ни старалась обо всем забыть, Егор рано или поздно почувствует, что в ее отношении к нему что-то изменилось. И что тогда? Возможно, он сделает вид, что ничего не замечает, а она – что и замечать-то нечего. Так и будут притворяться… пока кому-то из них это не надоест.
Наверное, первым не выдержит Егор. Кира все-таки обладала большим опытом конспирации: она привыкла скрывать, как ей плохо. Мастерски освоила этот полезный навык еще в школе. А Егор – он более импульсивный.
Кира не знала, чего боится больше – того ли, что Егор хочет избавиться от нее, или того, что она своей подозрительностью оттолкнет его от себя. Как глупо.
Еще более нелепой, но такой же неотвязной была мысль, что у Егора может найтись и другая причина, чтобы сорваться и уйти. Что если неприятности у него продолжатся – поверит ли он в конце концов, по наговору гадалки и из-за ее собственного странного поведения, что это она во всем виновата? Предположим, он от этой дурацкой идеи поначалу отмахнулся, предположим, совсем не поэтому возобновил знакомство, но ведь какие-то сомнения у него могли остаться. Потому что – вдруг это все-таки правда?
«Я не хотела, чтобы ему было плохо! На самом-то деле – я же не хотела!» – «А кто радовался, узнав, что он попал в автокатастрофу?» Да, это было, было – всплеск жгучего ликования, желание узнать подробности, перебрать их все до единой. Ему, Злыдню, плохо, значит – ей хорошо.
«Я же не специально, – уговаривала себя Кира. – Что я могла сделать? Как должна была заставить себя простить?»
«Кстати, почему это – должна? – шептала в ответ черная злоба из ее снов. – Он, если уж на то пошло, прощения у тебя не просил».
***
Кира так задумалась, что пропустила момент, когда деревенский причал окончательно скрылся за изгибом берега. По правую руку мимо неспешно проплывали нависшие над водой ветви, а на противоположной стороне вздымались песчаные обрывы – где-то там, среди сосен, стоял их дом.
Егор сказал: «Сделаем кружок и вернемся». С учетом того, что озеро было узким и вытянутым, скорее похожим на длинную искривленную протоку, чем на маленький прудик, «кружок» получался довольно приличным.
