– Отвяжи ее, – попросил Хейфец.
Шамайло не ответил, он думал о своем. Он смотрел в другую сторону и сказал гостю, не поворачиваясь к нему:
– Это я их убил… всех.
– Что ты сказал? – не понял Хейфец.
– Я… это, – повторил Шамайло, повернувшись к гостю.
– Не понимаю, – сказал гость.
– Чего там понимать… Били тогда… Молчал, знал, что долго размовлять не будут – шлепнут, но молчал, никого не выдал… Они ночью пришли в камеру пьяные и рыгочут, что Великая Германия мне оказала особую честь покончить жидив. Дали минуту на думу, а потом, значит, пулю за отказ – там же, в камере… Выпить дали самогону… Вот здесь пулемет стоял станковый, где березка. Фриц надо мной топтался, с пистолетом, на всякий случай… Грузовики светили фарами. У ваших уже и сил не было, чтобы бежать, а так можно было: ночь… Меня никто снизу не видел. И я никого не видел, видеть не хотел… Потом полицаи внизу достреливали шевеление всякое… Опосля они меня отпустили, но сказали, чтобы домой не шел… Я в лес подался… Вот и все…
Хейфец сел на землю, захватил снег в пригоршню и стал растирать им глаза, лоб и щеки.
– Я Дорочку убил, – сказал Шамайло, – и твою маму… Держи ружье, можешь и меня убить. – Тимофей чуть ли не силой поднял гостя на ноги и заставил взять оружие. – Стрелять умеешь?
Хейфец кивнул.
– Ну, стреляй!
Он стоял перед гостем. Мел смертельной бледности покрыл щеки Шамайло, в глазах его уже не было жизни.
– Я не смогу, – сказал Хейфец.
– Сука! Трус! Правильно вас! Стреляй, гад! Жидовская морда! – заорал хозяин.
– Не могу, – повторил Хейфец.
– Так, я счас, – вдруг засуетился Шамайло, – вот карандашик чернильный… Счас мы на «Беломоре»… «Прошу в моей смерти никого не винить»… Подпись, число… Какой нынче день, Венька?
– Пусть тебя судят, – прошептал Хейфец, – ты иди в милицию.
– Дурень, – сказал хозяин, – за что? За жидов? Ты сам долго не пробегаешь, газеты читай… Я орденоносец. Меня пионеры на сбор приглашают… Свидетелей нет… И… это… только ты меня казнить право имеешь.
– Я не палач, – сказал гость, – живи с этим, если можешь.
Хейфец ушел вперед. Но вскоре услышал выстрел и повернулся на звук. Шамайло стоял у березы живой. Он выстрелил в собаку, но сделал это плохо, только ранил животное. Пес визжал от боли, и тогда хозяин выстрелил в собаку вторично.
Антон долго прощался с девочкой и приглашал ее в гости, а жена Шамайло Татьяна крепко поцеловала на прощание сына хирурга… Они успели на воскресный поезд и через день были дома.
Наутро Хейфеца арестовали, но сын Агапова сделал все, чтобы затянуть следствие. А потом умер Сталин, и люди в России перестали повсеместно мучить друг друга с таким рвением, как прежде.
Хейфеца освободили, и он сразу же приступил к работе, потому что сложных случаев в больнице накопилось много, а «случайный врач» Соколовский уволился, написав заявление об уходе «по собственному желанию». Он испугался последствий своей «бдительности». Город был невелик, все в нем знали друг друга, и доносчик был убежден, что местные евреи ему отомстят: отравят или даже пристрелят, будто бы случайно, «по шороху» – на его любимой охоте за кабаном.
