– С документами, – говорю, – возни будет много.
– Да не в этом дело! – прямо-таки сердится на меня Нафтали. – Как же он мог? Ты мне скажи, как он мог? Документы ему мои ни к чему, а деньги я бы и так ему дал, если бы попросил. Как можно брать чужое?
– Наф, – говорю я. – Ты спи сейчас, а утром разберемся. Ночью нельзя горевать, потому что темно, холодно и дождь, а утром будет солнце – и мы разберемся обязательно, а люди разные бывают.
– И воры такие? – тихо спрашивает этот чертов ангел. Тут я не выдержал, да как заору:
– И воры, и бандиты, и шлюхи, и насильники, и такие придурки, как ты! Перестань реветь! И спи! Завтра разберемся.
Нафтали, похоже, моего крика испугался. Залез в мешок и затих. Утром мне в увольнительную. Я уже размечтался, как мы с моей девушкой… Нет, зря размечтался. Уже ночью понял, что с любовным делом придется подождать.
Было нетрудно вычислить, у какой базы Нафтали высадил того воришку. Подкатил на перекресток тремпом, потом пешком протопал километра три. База как база.
Лейтенанта по кадрам нашел в офисе. Эта публика всегда важничает, и тот офицер сначала сделал вид, что занят, но на самом деле не знал этот толстяк лысый, куда время девать. Он мне чем-то понравился. Так понравился, что все лейтенанту и рассказал про нашего ненормального Нафтали. Хорошо вышло, потому что кадровик о нашем силаче слышал всякие добрые слова. Потом я ему описал эту самую «грушу». Лейтенант долго не слушал.
– Есть такой, – сразу сказал этот командир над кадрами. – Он мог. Вызвать полицию? Сделаем обыск.
– Не надо, – сказал я. – Сами разберемся. Где его найти?
Груша на складе тюки таскал с новым барахлом для новобранцев. Лейтенант сразу ушел, так что мы вдвоем остались в ангаре. Я подонку этому сначала помог сгрузить тюки на тележку. Груша все принял, как должное, даже как-то сразу от дела отстранился и покрикивать на меня стал. Хорош гусь, а?
– Перекур, – сказал я, сел на тюки и достал сигарету. Этого негодяя тоже пришлось угостить. Потом я сказал:
– Знаешь, парень, есть люди, которых нельзя обижать, – большой это грех. Это как малого ребенка кровно обидеть. Ты меня понимаешь?
Тут он насторожился.
– Ты кто? – спрашивает.
– Сержант Кранц, – говорю. – Друг Нафтали – человека, у которого ты кошелек спер.
Он встал так резко, что руку обжег окурком, кистью стал трясти и дуть на пальцы. А потом просто и молча двинулся к выходу со склада.
Ты видишь – роста во мне немного, но всегда этим мучился и наращивал мышечную массу. Меня в родном городе Ташкенте сызмала обижали за этот самый рост и не ту национальность. Потом обижать перестали. Так что такую «грушу» отрясти – дел на минуту.
Ворюга этот стал орать, будто я его не только «отряс», но и сожрать вознамерился. Тут сразу лейтенант-кадровик появился. Глянул он на нас безучастно – и вышел, плотно прикрыв за собой тяжелые ворота.
Тогда негодяю этому говорю:
– Слышь, друг, я тебя сейчас долго буду мучить, делать больно. Я это люблю с детства. Причем умею делать это без всяких следов.
Груша попробовал вырваться, даже ткнул мне в нос вялым кулачком, но почти сразу понял, что дергаться бесполезно, – и затих.
Я, сидя на нем сверху, так сказал:
– Хотел же миром, без полиции и обыска. Сошлись – разойдемся – и все дела. Что ж ты такой несмышленый оказался?
Тогда этот сукин сын говорит:
– Деньги я потратил… И слезь с меня.
Я слез. Потом мы отправились в его берлогу. Груша кошель не сразу нашел. Копался долго под койкой, что-то передвигал, кряхтел, потом еще вздохнул, там ползая и себя жалея:
