Рассказы о Великой Отечественной - страница 7

– …за Львовом, западнее Львова, могу даже точно сказать: девяносто один километр на запад – и граница, новая, ещё не обустроенная граница СССР. А там – городок Любачев.

– Территория, которая только год как стала советской?

– Стала-то она стала, но места эти богатые, ухоженные, с самым сильным влиянием, как тогда говорили, «панской Польши». Соответственно и отношение к нам было хорошее только у бедной части населения, остальные примолкли, сжались, затаились. Прямых враждебных действий почти не было, но и симпатий ярких не было тоже. Плюс ко всему немцы насадили там «пятую колонну»…

После Испании, тамошней войны с фашистами-франкистами, это выражение в ходу было, все понимали, о чём речь, – о людях, которые молча сидят, а в нужный момент выступят с какой-нибудь пакостью или с оружием. Так вот там эта «пятая колонна» явно была. Территория нам досталась та ещё.

И началась война. Я служил с сорокового года, служил в ЛАПе, это расшифровывалось как лёгкий артиллерийский полк. Пушки у нас были 76-миллиметровые, частью на конной тяге, частью – на какой попало.

Половина пятого была… То есть там, рядом с нами, стояли палатки пехотинцев, так их подняли в четыре утра. А нас – на полчаса, на двадцать минут позже. Собственно говоря, что значит – подняли? Через нас самолёты пошли, какой тут сон?

Я в палатке был один, потому что весь наш радиовзвод, а я радистом был, ушёл в караул. Что характерно: за три-четыре дня началось у нас какое-то шевеление в командных кругах. У нас в полку был проведён боевой смотр, всем выдали «смертники» – это капсулы фибровые, велели заполнить, записать все свои данные и носить при себе вот в этом кармашке на брюках, в «пистоне» так называемом. Выдали даже на руки запасное бельё, а это уже одно означало, что надвигается что-то серьёзное, нехорошее.

Я ведь почему в палатке остался? Я был в художественной самодеятельности, вскоре готовился концерт, и меня и ещё одного парня оставили, не послали в караул. И вот утром слышу – гул. Я из палатки выскочил, гляжу – три самолёта немецкие, жёлтый и чёрные кресты. Ну, думаю, началось, Костюха! Там же не летали самолёты никакие вообще, нельзя было – это ведь граница. Короче, понял я сразу – война. Хватаю я рацию – и в батарею. А батарея уже туда направляется, в городок, в Любачев этот самый. То есть шли мы туда и не знали, что в это же самое время с другой стороны в Любачев входили немцы. Позже, когда поняли ситуацию, велено было выйти из города, потому что тогда мы не представляли, как действовать артиллерии в городе. Это потом уже, в конце войны, уличные бои с применением танков и пушек были обычным делом, а тогда… В общем, мы повернули обратно, заняли позицию и давай палить. Куда?

– Фактически наугад?

– Наугад, конечно! А где там по-умному, как положено?! Наблюдателей-корректировщиков нигде нет, командир батареи здесь же, с нами, а ему надо на командном пункте быть. А где его взять, этот КП? Его-то вообще нет! От тех минут и часов до сих пор в душе горький осадок – ни к чему мы не были готовы. И ещё по другой причине. Нам говорили, что на Западную Украину мы пришли освободителями от польско-немецкого угнетения, что народ ждал нас с нетерпением… А тут бегут из города наши солдаты, говорят, что там их из окон шпарили даже кипятком…

– Это простое население?

– Население, население… Это та самая «пятая колонна» себя показала. Не очень-то они были рады нашему приходу…