Пифагор, слушая вполуха, оглядывает зал, великолепное убранство которого соответствует славе и богатству города, создавшего могущественную морскую империю. На стенах поблескивают серебряные чеканные блюда и чаши (три им подобных он изготовил сам и отвез в подарок египетским жрецам), пластины, инкрустированные золотом севера – янтарем, ожерелья из драгоценных камней и раковин неведомой формы, шкуры каких-то животных удивительного рисунка.
– Как вы видите, – говорит суффет, – сегодня в зале нет толмача, который бы переводил сказанное мною гостю. Он в этом не нуждается, ибо превосходно изъясняется на нашем языке.
В зале оживление. Ведь из-за вражды с эллинами Сицилии недавно запрещено изучение и использование в общественных местах эллинского языка, а суффет, подписавший этот закон, привел эллина, говорящего по-финикийски.
– После окончания церемонии, – заканчивает суффет, – наш гость собирается сказать нам несколько слов.
И вот началось то, что Абдмелькарт назвал церемонией. Зачитывается проект постановления об объявлении первого из эллинов, Пифагора, сына Мнесарха, почетным гражданином Картхадашт с правом проживания в городе и во всех его апойкиях, принятия участия в выборах и плавания на военных судах флота.
После принятия постановления под одобрение присутствующих суффет надел на шею гостя массивную золотую цепь со знаком Танит[24], госпожи города.
Затем слово было дано Пифагору.
– Отцы города! – начал он. – Благодарю вас за оказанный мне почет. Я воспринимаю эту награду как напоминание о тех далеких временах, когда еще не было ни Мидии, ни Персии, когда не существовало вражды между финикийцами и эллинами, когда сидонянин Кадм основал семивратные Фивы, а ахейцы беспрепятственно селились близ Библа, когда в воображении эллинских сказителей Океан был рекой, а Внутреннее море было заселено Сциллой, Харибдой, сиренами и другими чудовищами. Открывателями торговли и мореплавания на этом море были ваши предки, отличавшиеся пытливостью и предприимчивостью. Так пусть же золото не разделяет тех, кто живет под одним солнцем, завистью и враждой, а соединяет их как братьев, населяющих одну землю, полную еще загадок и тайн.
Зал совета взорвался аплодисментами. Такой речи здесь не произносил никто.
Пифагор и Абдмелькарт вышли из Дома совета и оказались на узкой улочке, застроенной высокими домами с лавками на первом этаже.
– Совсем как в Тире перед храмом Мелькарта, – сказал Пифагор. – В этом храме я изучал городские летописи сидонян, но не отыскал того, что меня интересовало. Не мог бы я познакомиться с летописями Картхадашт?
– Насколько я понял, тебя интересуют наши плавания?
– В первую очередь они.
– Сведения о наших плаваниях, равно как и о нашем флоте, – государственная тайна, особенно тщательно скрываемая от наших соперников на морях – эллинов. Тебе должно быть известно, что первым из эллинов, проникших за Столпы, был самосец Колей?
– Впервые о нем слышу! – воскликнул Пифагор.
– Но у нас в летописях это имя значится, к сожалению, без указания имени отца. На двухсот седьмом году от основания Картхадашт судовладелец Колей, плывший из Самоса в Египет, был занесен восточным ветром за Столпы Мелькарта, достиг Тартеса и завязал там сношения с царем Аргантонием. После Колея Тартес много раз посещал эллин с другого острова, эгинец Сострат. Именно его деятельность и заставила нас принять закон о том, что каждый эллин, перешедший Столпы, карается смертью.
