– Правда, цветок! – ахнул Архипп.
– Тогда давай соберем для нее цветы и поднесем ей, владычице городов и героев, выросшей на этой засушливой почве и пленившей Зевса.
И вот уже Пифагор и Архипп у колонн святилища с охапками полевых цветов. Но вход в храм им преградила старуха в белом одеянии со злым лицом.
– С цветами в святилище нельзя! – проговорила она хриплым голосом.
– А с чем можно? – спросил Пифагор.
– С жертвами, чужеземцы. Входя в теменос[32], вы должны были видеть коров и телят, трех павлинов. Кукушки же раскуплены. Приобретя что-либо из имеющегося или изображение животных и птиц из серебра, бронзы или дерева, вы будете допущены к лицезрению Геры.
– А я уже ее видел! – сказал Пифагор. – У нас на Самосе точная копия вашей Геры и тоже из грушевого дерева.
Старуха отступила:
– Самосцы, входите! Но ваши дары оставьте у входа. Мы их скормим возлюбленным Герой животным.
Опустив цветы на землю, Пифагор и Архипп вступили в храм. Он встретил их полумраком и блеском пожертвованных владычице драгоценностей. Жрица шла сбоку, поясняя:
– Эта золотая кукушка – дар властителя Самоса Поликрата. Это изображение павлина на серебре из драгоценных камней – приношение Креза, это деревянная раскрашенная корова с золотыми рогами – подарок Амасиса.
Когда же дошли до оружия, Пифагор вгляделся в один из старинных щитов, воскликнул:
– А это мой щит.
– Твой?! – протянула жрица. – Но это же дар Менелая, лжец!
– Ты меня не поняла, я не сказал, что я принес этот щит в храм. Его действительно принес Менелай, супруг Елены, брат Агамемнона. Но щит принадлежал мне, когда я был троянцем Эвфорбом, точнее тирренцем, союзником троянцев.
– Нет, ты безумец, – проговорила старуха. – Как твое имя?
– Пифагор, сын Мнесарха!
– Вот видишь. А Эвфорб, побежденный Менелаем, жил за восемьсот лет до тебя.
– Я это знаю. Тогда я и был Эвфорбом, сражавшимся на стороне Трои. И поэтому этот щит мой, и я хочу его иметь.
– Для этого тебе придется представить доказательства, а не болтать.
– Я согласен, ты же поклянись, что, если я докажу, что щит – моя собственность, ты мне его вернешь.
– Клянусь Герой, ты его получишь!
– Если ты повернешь щит, ты сможешь прочесть имя Эвфорба, которое я носил, а не Менелая или Агамемнона. Нет, не торопись поворачивать! Мое имя будет написано не нынешними финикийскими, а древними письменами, где каждый знак, как в письме одной из египетских систем письма, передает слог.
– Мне трудно это понять. Я никогда не поворачивала этого щита, если на нем действительно имеется два знака…
– Не два, а три, ибо имя мое потеряло одну гласную.
– Ну пусть три, ты получишь этот щит, лишь бы они там были.
– Договорились! Теперь поворачивай!
Жрица повернула щит и, осмотрев его, торжественно сказала:
– Тут нет никаких знаков, ни двух, ни трех, ни четырех.
– Так ты их не найдешь. Ведь щит скреплен в этом месте пластинкой, чтобы он не разваливался, разумеется, не Менелаем. Сейчас я ее приподниму. Вот они, эти три знака.
Жрица остолбенела. На лбу у нее выступил пот.
– Это чудо! Чудо! – забормотала она. – Чудо в храме сотворено Владычицей! Это она привела тебя в храм. И вскоре сюда соберутся паломники, если ты, конечно, оставишь этот щит на время, взглянуть на него! А я еще не хотела тебя пустить без даров!
– Зачем на время?! Навсегда! Пусть он остается навечно. Но только не забывай объяснять посетителям, что это щит Эвфорба, ставшего Пифагором, возвращенный ему, но оставленный в храме как его дар Гере.
